“Not to Correct, Not to Judge. I Just Create a Space Where One Can Express Themselves”: Women Behind Inclusive Projects

Юля Мосса

ведущая мастерица в арт-студии инклюзивного дизайн-бюро «Простые вещи»

КАК ВЫ НАЧАЛИ РАБОТАТЬ В ИНКЛЮЗИВНОМ ДИЗАЙН-БЮРО?

Я давно знала о проекте «Простые вещи». Мне нравилась продукция, люди, которые там работают, цели и ценности проекта. Мне было интересно поработать с нейроотличными людьми: что это будет за взаимодействие, как оно будет складываться. Раньше у меня уже был опыт работы педагогом в художественной мастерской: я занималась как с детьми, так и со взрослыми. Однажды на дне рождении я познакомилась с девушкой, которая рассказала, что «Простые вещи» ищут арт-менеджера в свою арт-студию. Я пришла познакомиться, но оказалось, что вакансия уже закрыта. Спустя год я снова находилась в активном поиске работы, совершенно случайно зашла на Headhunter и увидела там вакансию! Так всё и началось, я работаю в «Простых вещах» с 1 декабря 2024 года.

РАССКАЖИТЕ, КАК ВЫГЛЯДИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Я прихожу в мастерскую, где мы собираемся с ребятами за общим столом и начинаем общий круг. Зачастую мы делимся своим состоянием, может быть, новостями. Иногда обсуждаем какой-нибудь интересный вопрос: например, какое чудо случилось с вами за последнее время. И это такой плавный вход в работу — чтобы услышать себя и других. Обычно работаем над коллаборациями, заказами по дизайну и иллюстрации, генерируем фразы для нейминга. В арт-студии мы занимаемся в первую очередь выставками. Наша последняя выставка прошла в Маяковке, и ее тема была — «Вода». Готовясь к выставке, мы проводили лаборатории, пробовали разные материалы и техники, всё обсуждали.

В течение дня я общаюсь с нашими мастерами и с коллегой, с которой мы работаем. Это всё приятные и поддерживающие пересечения, разговоры. Это еще и специфика работы — у всех высокий эмоциональный интеллект и высокий уровень эмпатии. Поэтому создается такое безопасное пространство, где можно чем-то поделиться, попросить поддержку и получить ее.

КАК ВЫ ОПРЕДЕЛЯЕТЕ ЦЕЛЬ И ЦЕННОСТЬ СВОЕЙ РАБОТЫ?

Главная цель и ценность моей работы — передача опыта и художественных навыков ребятам в мастерской. Мне ценно помогать взрослым нейроотличным людям трудиться и быть включенными в социум. Это правильно и важно.

СТАЛКИВАЛИСЬ ЛИ ВЫ С КАКИМИ-ЛИБО СТЕРЕОТИПАМИ ИЛИ ЗАБЛУЖДЕНИЯМИ, КАСАЮЩИМИСЯ ВАШЕЙ РАБОТЫ?

Да, бывало, что я слышала такое обозначение наших мастеров как «инвалиды» или «больные люди». Конечно, у них есть определенные заболевания, но у меня ко всем одинаковое отношение, как и к нейротипичным людям. Сначала я была очень аккуратна и осторожна в общении, но со временем поняла, как выстраивать взаимодействие, и всё стало легко складываться — в общем, полная инклюзия!

ЧТО ДАЕТ ВАМ ВАША РАБОТА?

Я знаю, что то, что я делаю — важно и нужно этому миру. Многое держится на этом энтузиазме — когда чувствуешь, что делаешь классное, нужное и полезное дело. От этого становится хорошо и светло внутри.

ПОМОГАЕТ ЛИ ВАМ В РАБОТЕ СОБСТВЕННАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРАКТИКА?

Конечно же, помогает. Я междисциплинарная художница, занимаюсь в том числе саунд-артом. Однажды я включила это в работу с ребятами: мы исследовали звуки, издавали их и записывали. Перформансами тоже порой занимаемся, работаем с глиной. Любой художественный опыт легко переносится в работу в арт-лаборатории, где ребятам можно передать знания об определенных материалах или научить их исследовательским подходам.

Инна Смирнова

арт-терапевт фонда «Антон тут рядом»

КАК ДАВНО ВЫ РАБОТАЕТЕ АРТ-ТЕРАПЕВТОМ В ФОНДЕ «АНТОН ТУТ РЯДОМ»? С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ВАША ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ?

В фонде я работаю с марта 2014 года — практически с самого начала. Начинала как мастер в декораторской мастерской. Я по образованию театральный художник, и в какой-то момент в моей жизни случился интересный поворот: осенью 2020 года мне предложили заняться арт-терапией со студентами. Я согласилась, но долго готовилась — это было для меня новым опытом.

КАК ПРОХОДИЛА ПОДГОТОВКА? ЧТО В НЕЙ БЫЛО САМЫМ ВАЖНЫМ?

Скорее, это была внутренняя подготовка. Само ощущение: как откликнутся студенты, как я сама справлюсь, ведь это уже другая форма взаимодействия — не мастерская, а группа. Но всё же у меня за плечами был семилетний опыт общения со студентами, и я чувствовала, что могу предложить им что-то интересное, другое.

КАК ВЫ ОПРЕДЕЛЯЕТЕ СВОЮ РОЛЬ В ЭТОМ ПРОЦЕССЕ И КАКИЕ ЗАДАЧИ СТАВИТЕ ПЕРЕД СОБОЙ?

Первое, что для меня значимо — организовать сам процесс так, чтобы он был интересен аутичным художникам. Изначально я поставила в центре зала большой стол, соединенный из шести, накрыла пленкой — чтобы была свобода, чтобы не боялись испачкаться. Мы сразу стали работать на больших форматах — на склеенных обоях, метр на метр двадцать. Сразу в ход пошли большие кисти, строительные флейцы, валики. Используем акриловые колеры в банках, строительную белую краску — чтобы было в достатке, чтобы не думать «ой, краска заканчивается».

Мне важно создать атмосферу, в которой можно творчески проявляться. Это не про продукт, не про то, чтобы чему-то научиться в изобразительном смысле. Это свободное творческое проявление. Хотя я всё же даю темы — ребята их любят. И с этим связано много интересного. Например, весной мы рисовали птиц, потом делали их из гофрокартона, потом делали для них гнезда. Скручивали их из бумажных полосок, приклеивали, раскрашивали, а потом сажали туда птичек. Кто-то даже яйцо нарисовал. Это очень терапевтическое упражнение — про дом, про гнездо, про защищенность. Потом делали и домики — я склеивала основу из коробок, ребята расписывали. Переходили на объем, что тоже имеет значение.

КАК ВЫ ВДОХНОВЛЯЕТЕ РЕБЯТ НА РАБОТУ С ТЕМОЙ?

В начале занятия я подбираю фотографии, иногда короткие видео — что-то визуальное, что может вдохновить, но не служить образцом для срисовывания. Например, когда делали гнезда, я показывала фото настоящих гнезд — показать, что они разные, какие бывают птичьи дома. Бывают и гравюры, и иллюстрации — всё, что может пробудить интерес.

ЧЕМ, НА ВАШ ВЗГЛЯД, АРТ-ТЕРАПИЯ ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ ОБЫЧНОЙ ТЕРАПИИ?

Я не психолог, я художник, поэтому, возможно, скажу проще. Арт-терапия — это про творчество. Про разные медиумы: движение, танец, музыку, пение, лепку, рисование. В нашем случае — это изобразительное искусство. И здесь нужно, чтобы включалось тело: движение плечом, руками, всё это помогает ощущать себя в пространстве. Особенно это существенно для аутичных авторов — их пространственное ощущение себя часто отличается. И большой лист, большие кисти помогают в этом.

Мы занимаемся арт-терапией в расширенном смысле. Я бы назвала это арт-лабораторией. Потому что мы постоянно пробуем, исследуем. Классическая арт-терапия включает еще и завершенную сессию, обратную связь. У нас на это просто не хватает времени. Мы стараемся точечно спросить: «Понравилось? Как бы ты назвал работу?» Или просто отнести ее вместе сушиться — и этого бывает достаточно.

Я помню слова одного арт-терапевта: «Всё искусство — это терапия». Мне это близко. Потому что прикосновение к краске, к бумаге — уже высказывание. А для наших студентов, особенно тех, кто говорит мало, это важно. Через изображение они делятся своим миром.

Психолог скорее сделает упор на диалог, на вербальную часть, будет больше задавать вопросы, искать ответы в словах. А для меня важнее другое — формат, материалы, свобода движений. Мне кажется, это действительно важно: попробовать работать на больших форматах, с крупными мазками, с полной свободой — и в движении, и в выборе инструментов.

Мы часто просто разбрызгиваем краску, раскатываем ее, размешиваем руками — буквально всей поверхностью ладоней. Это тактильное ощущение, контакт с материалом — он важен. Это настолько заразительно, что хочется встать рядом с ними и самому что-то сделать. Иногда я так и делаю, если позволяет момент — правда, редко, но случается.

КАК ВЫ НАХОДИТЕ БАЛАНС МЕЖДУ СВОБОДОЙ И НАПРАВЛЕНИЕМ?

Я показываю образ — через жест или фото. Иногда показываю на листе начало, чтобы задать импульс. Но нужно, чтобы студенты продолжали сами. Иногда визуальная поддержка — фото, гравюра — лучше всего срабатывает. Ребята хорошо считывают образ. И, конечно, иногда мы говорим о чувствах. Например, сравниваем шторм на море и внутреннее волнение. Или штиль и спокойствие. Такие ассоциации помогают говорить о себе.

Важно не вмешиваться в процесс. Некоторые студенты говорят: «Нет, я так оставлю» — и это их выбор. Мы уходим от педагогической позиции: не исправлять, не оценивать. Я просто создаю пространство, где можно выразиться. И это работает.

КАК РАБОТА В ФОНДЕ ВЛИЯЕТ НА ВАС ЛИЧНО?

Я ведь сама художник, и вижу, как студенты работают в потоке, свободно, интуитивно — в том, к чему самому пробиться бывает трудно. У них невероятная живописная смелость. Цвет сам по себе терапевтичен. Например, Антон берет оранжевый и с широкой кистью просто начинает красить — и видно, как ему хорошо. Или Маша выливает банку краски на лист и начинает месить ее руками, стучит кистями, радуется. Это момент проживания — очень сильный.

Руслан, например, обладает удивительным цветовым чутьем — он берет цвета и сразу находит гармоничные сочетания. Или Остап — ему предложили работать на листе, прикрепленном к стене, и он с радостью это принял. То есть масштаб, процесс — это вызывает живой интерес. Их не пугает «а вдруг не получится». Вместе с ребятами я учусь этой смелости и открытости процессу.

КАКИЕ БЫВАЮТ СЛОЖНОСТИ В ВАШЕЙ РАБОТЕ?

Иногда тема не откликается. Например, тема «фейерверки» — думали, будет ярко и интересно, но, возможно, из-за звуковой ассоциации она не пошла.

Еще сложность — донести, что мы делаем, что я предлагаю. Нужно ясно и просто говорить. И конечно, нужно успеть уделить внимание каждому. Кому-то нужно помочь начать, кому-то подсказать, как работать с объемом, или показать жест. Например, «рисуем дерево на ветру» — мы вместе покачиваемся, включаем тело. Это помогает понять, почувствовать тему.

ВЫ РАБОТАЕТЕ НЕ ОДНА?

Да, мне помогает волонтер Оля. Мы вместе готовим пространство: ставим столы, клеим листы, расставляем материалы, включаем ноутбук. Всё нужно сделать быстро. И во время занятия она тоже помогает — подойти, объяснить, поддержать. Мы сработались, но поначалу она присматривалась — это важно. Сейчас она уже уверенно включается, и я благодарна ей за это.

Таисия Мокравцова

эксперт по социальной работе в «Упсала-Цирке»

ЧТО ПРИВЕЛО ВАС В СФЕРУ СОЦИАЛЬНОЙ РАБОТЫ?

По образованию я не являюсь социальным работником. Я учитель для детей с отставанием в психическом развитии. Какое-то время я провела в образовательном учреждении, поняла, что бороться с системой я не смогу, и ушла оттуда. Устроилась офис-менеджером в компанию друзей, перекладывала бумажки с места на место. Но быстро поняла, что такая работа лишена для меня какого-либо смысла. В этот момент у знакомой я увидела объявление в социальных сетях о том, что «Упсала-Цирк» ищет волонтера, чтобы поехать с хулиганами в зимний лагерь. Поняла, что хочу попробовать. Именно такого движения мне в тот момент и не хватало.

Проведя семь дней за городом с участниками «Упсала-Цирка» невозможно было остаться равнодушным. Сразу возникло желание стать частью команды, хотя на момент поездки о проекте я ничего не знала и не видела ни одного спектакля. После этой поездки я стала волонтером «Упсала-Цирка», приходила по выходным и помогала в проведении спектаклей. Летом у меня снова была возможность поехать на неделю в лагерь цирка, где я смогла ближе познакомиться с художественным руководителем Ларисой и после вечернего разговора с ней она предложила работу в цирке. Так я начала работать в «Упсала-Цирке» в должности социальный педагог.

В тот момент в цирке был целый социальный педагогический отдел, в котором работало три человека, частью которого я стала. Правда через несколько месяцев после моего прихода в проект социальные работники уволились. Очень быстро я сменила должность социального педагога на должность социального работника. Нужно понимать специфику участников, которые занимаются в «Упсала-Цирке«. Это дети и подростки из группы социального риска и с особенностями в развитии, со сложным поведением. Без человека, который помогал бы им решать их проблемы, они не смогли бы посещать проект. В «Упсала-Цирке» я работаю уже 13 лет.

ОПИШИТЕ СВОЙ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ.

Обычно в первой половине рабочего дня происходят разные встречи, совещания, брейнштормы с командой тренеров и с командой развития цирка. Мы обсуждаем мероприятия, планируем детали, творческие продукты. Каждую неделю встречаемся с командой тренеров для того, чтобы обсудить каждую группу хулиганов, которая есть в цирке, а также каждого участника индивидуально. Если у него возникают сложности, то мы с тренерами подбираем индивидуальные инструменты, чтобы включить каждого участника в процесс.

Во второй половине дня приходят хулиганы на тренировки. Каждый день в цирке тренируются от двух до четырех групп ребят со сложным поведением и ребят с особенностями в развитии. Я помогаю в репетициях и тренировках, могу как тьютор сопровождать участника, которому нужна индивидуальная поддержка. Если возникает сложная социальная ситуация, я подключаюсь к ее решению.

Каждые выходные в «Упсала-Цирке» проходят показы спектаклей, в которых участвуют старшие участники проекта. Я стараюсь часто посещать спектакли. Могу выйти на сцену после спектакля и представить артистов, сказать какие-то добрые слова зрителям. Также участники «Упсала-Цирка» ездят на гастроли и фестивали, в лагеря, в творческие резиденции и посещают с выступлениями социальной организации. Во многих этих поездках я их сопровождаю. Вообще в цирке всё время что-то происходит, большое количество движения, продуктов, проектов, коллабораций, спектаклей. Там никогда не бывает скучно.

КАК ВЫ ОПРЕДЕЛЯЕТЕ ДЛЯ СЕБЯ ГЛАВНУЮ ЦЕЛЬ СВОЕЙ РАБОТЫ?

У нас в «Упсала-Цирке» есть такое понятие, как «заруба». «Заруба» есть у каждого участника цирка, будь то хулиган или сотрудник. Моя «заруба» звучит как — обеспечение безопасности для каждого участника проекта. Так что можно сказать, что главная цель моей работы — это обеспечение безопасности, будь то физическая или психологическая безопасность. Именно в «Упсала-Цирке» задача социального работника сделать так, чтобы каждый участник, который хочет посещать проект, мог это сделать. Поэтому мне приходится решать абсолютно разные задачи: от вопросов, связанных со сложностями в семьях участников, до миграционных проблем, проблем со здоровьем, проблем в школе.

ПОДЕЛИТЕСЬ СВОИМ СЕКРЕТОМ, ЧТО ПОМОГАЕТ ВАМ НЕ ВЫГОРАТЬ?

Не выгорать помогает то, что цирк является организацией, которая действительно меняет жизненный сценарий тех участников, которые в нем занимаются. Когда ты приходишь в выходной в цирк, садишься в зрительный зал, смотришь на сцену и видишь спектакль, то понимаешь, для чего стоит тратить свои силы и ресурс. Честно говоря, я редко ухожу в отпуск или уезжаю далеко от цирка.

С КАКИМИ СТЕРЕОТИПАМИ О ВАШЕЙ РАБОТЕ ВЫ СТАЛКИВАЕТЕСЬ ЧАЩЕ ВСЕГО?

Так как «Упсала-Цирк» — это инклюзивный проект, то часто сталкиваемся со стереотипом о том, что дети и подростки с особенностями в развитии ничего не могут. Не могут выйти на сцену, стать успешными артистами, не могут освоить жонглирование или какие-то акробатические элементы. Мы своей работой эти стереотипы разрушаем. В 2016 году мы выиграли театральную премию «Золотая маска» за спектакль «Я Басё», в котором участвовали ребята с синдромом дауна. Также цирк всё время разбивает стереотип о том, что социальный проект должен вызывать жалость.

ЧТО ВАША РАБОТА ДАЕТ ВАМ?

Работа сильно меня поддерживает, это для меня вечный источник сил и вдохновения. Как цирк изменил мою жизнь? Просто «Упсала-Цирк» — это «мое» место. Очень важно быть на своем месте.

Рита Петрова

кураторка арт-студии инклюзивного дизайн-бюро «Простые вещи»

КАК ВЫ НАЧАЛИ РАБОТАТЬ В ИНКЛЮЗИВНОМ ДИЗАЙН-БЮРО?

Если вспоминать всю хронологию, то я много лет училась разным творческим профессиям, параллельно занимаясь волонтерством в благотворительных проектах. Завершив учебу, мне хотелось продолжить заниматься графикой и дизайном, но в какой-то смежной области: то ли педагогической, то ли издательской, то ли просто заняться своими проектами. В какой-то момент увидела открытую вакансию в фонде «Антон тут рядом» и поняла, что мои интересы сомкнуться в этой деятельности. Так в 2018 году я попала в сферу инклюзии, если так допустимо обобщить, и остаюсь в ней до сих пор. В центре «Антон тут рядом» я занималась со студентами графикой, печатными техниками, книжным переплетом. В ходе работы я наблюдала бесконечный процесс создания уникальной графики, живописи, объектов, что делали художники центра, хотелось раздвинуть рамку ремесла и сделать видимым их творчество. Так в 2023 году я пришла в арт-студию «Простые вещи», где на базе производства существовал небольшой островок-мастерская, где художники могли оставаться собой и реализовывать свои творческие идеи. Параллельно в арт-студии существовало и коммерческое графическое ответвление, где художники создавали дизайны на мерч, фирменный стиль и прочее для разных заказчиков. В ходе работы с коллегами мы понимали, что вся наша деятельность (особенно коммерческая) больше похожа на услуги дизайн-агентства, в котором мы уже выросли до профессиональных подходов: мы выработали узнаваемый стиль, брали заказы, работали с тз, наша графика стала узнаваемой. Так из графической мастерской и арт-студии мы превратились в дизайн-бюро.

РАССКАЖИТЕ, КАК ВЫГЛЯДИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Наш рабочий день начинается с круга-встречи, на котором мы — художники и кураторы, мастера и ведущие мастера — общаемся, сверяемся с состоянием друг друга, настраиваемся на разные творческие задачи. Каждый для себя их может определить индивидуально, либо кто-то из кураторов помогает с выбором. Потом начинается броуновское движение художников и предметов по мастерской — все находят себе место и то, с чем и над чем собираются работать. До обеда и после мы рисуем, что-то обсуждаем и комментируем, слушаем, ходим мыть кисти и менять воду для красок, устаем, берем перерывы на отдых и вновь возвращаемся к работе. По завершении мастерской все стараются прибраться на рабочем месте, кто-то благодарит за совместный день, кто-то молниеносно идет пить чай, кто-то говорит: «Вы лучшие!» и старается поскорее уйти, чтобы не нарушить свою рутину.

В зимнее время мы часто работаем в мастерской, с редкими выходами в музеи и выставочные пространства; летом наша практика часто сопряжена с пленерами и экспериментальными форматами работы.

После ухода художников домой в мастерской продолжается работа по анализу и сбору данных. Кураторы занимаются систематизацией и сбором архива арт-студии, анализом опыта художников и возможностями их путей развития, периодически ведется работа с созданием презентационных материалов, подготовка выставочных проектов, оптимизация рабочего пространства. В этих процессах часто бывают задействованы еще и руководитель дизайн-бюро, разные сотрудники «Простых вещей» и все заинтересованные в совместной работе лица.

КАК ВЫ ОПРЕДЕЛЯЕТЕ ЦЕЛЬ И ЦЕННОСТЬ СВОЕЙ РАБОТЫ?

Инклюзивный проект «Простые вещи» изначально создавался с целью побороть стигму о возможности получения равных прав и достойной оплачиваемой работы для людей с ментальной и физической инвалидностью в местном контексте, а также противостоять социальной изоляции этих людей. Одним из важных пунктов, почему я нахожусь в этой среде, является создание условий для поддержки людей в творческой работе. В современных реалиях —возможно, российского контекста — творческий и интеллектуальный труд считаются уязвимой областью: малооплачиваемой, не всегда юридически прозрачной и предполагающей большую конкуренцию. Многие из этих людей обладают высокой творческой производительностью, креативными навыками и уникальным художественным языком, что стирает грань между их искусством и искусством многих нейротипичных современных художников.

Казалось бы, среда искусства не поддается каким-то стигмам и рамкам — что здесь норма, а что отклоняется? Увы, это пока сильно недоступная парадигма для местного арт сообщества. Для меня важно, что сотрудники проекта разделяют следующие идеи: любой труд должен быть достойно оплачиваемым и творческая работа — разработка дизайна, создание иллюстраций, произведений искусства — это не фикция деятельности или кружок по интересам, а серьезный труд, на который художник тратит временной, креативный и интеллектуальный ресурсы. Поэтому этот труд должен соответствовать всем правовым нормам. В нашем проекте совершается попытка сделать сферу искусства в городе более открытой, поговорить об инклюзии не только как о совокупности норм физической доступности, но и как об эстетической категории, способе создавать альтернативные художественные ориентиры и процессы.

В дизайн-бюро «Простые вещи» я занимаюсь широким спектром кураторских задач, в частности: сопровождаю художников в их творческом пути и осуществляю первые попытки продвижения художников на российской арт-сцене, создавая выставочные проекты и участвуя в ярмарках и внешних выставках.

СТАЛКИВАЛИСЬ ЛИ ВЫ С КАКИМИ-ЛИБО СТЕРЕОТИПАМИ ИЛИ ЗАБЛУЖДЕНИЯМИ, КАСАЮЩИМИСЯ ВАШЕЙ РАБОТЫ?

Не могу сказать, что я фокусирую на этом внимание в своей жизни и практике, так как в основном существую в кругу людей, разделяющих схожие и понятные для меня ценности.

На территории искусства приходится сталкиваться с вопросами, детское ли это творчество или творчество взрослого человека, где в этом художественная ценность. Даже если так, если предположить, что это искусство ребенка, то чем оно не заслужило, чтобы быть частью современного контекста? Часто многие художники возвращаются к тому, что делали в юности и детстве, тому искреннему и чистому взгляду. Так почему же мы до сих пор не видим искусство детей в музеях, как равных представителей нашего социума? Здесь мы снова заходим на политическое поле и поле элитарности искусства.

ЧТО ДАЕТ ВАМ ВАША РАБОТА?

Являясь большой частью моей жизни, данная деятельность сильно повлияла на мои ценности, мировоззрение и способ мышления. Что во что здесь взаимопроникает и как влияет — сказать сложно. Долгое время, сотрудничая с коммерческими и государственными организациями, мне было сложно быть искренней и разделять ценности того или иного комьюнити. Было бы нечестно сказать, что в моей деятельности сейчас я не испытываю фрустрации и неудовлетворенности, но будто бы ощущаю большее приложение своих сил, взаимоуважения и видимости. Смысловой компонент мне крайне необходим. Да и просто общение и взаимообмен с очень разными людьми и художниками для меня будто позволяет побороть невежество, расширить опыт, стать видимой и значимой частью жизни друг друга.

ЧТО ПОМОГАЕТ ВАМ ИЗБЕГАТЬ ВЫГОРАНИЯ И ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ УСТАЛОСТИ?

На самом деле почти ничего, как и многое. В первую очередь сомнения и понимание, зачем я это делаю. Но это лично мой опыт.

В нашей среде много поддержки, что мы оказываем друг другу. Например, форматы групп равной поддержки, супервизии, форматы обратной связи и доступные психологические консультации помогают в понимании сложных ситуаций и вопросов, что возникают в работе. Но это не универсальные пути.