Что читает команда «Подписных изданий»

ПОДБОРКИ

Фото: предоставлены героями материала

01 September, 2022

Мы продолжаем спрашивать у интересных нам команд, какие книги их поддерживают сейчас. И на этот раз задаем этот вопрос одному из самых главных книжных магазинов Санкт-Петербурга — «Подписным изданиям». Какая книга, по мнению совладельца, самая лучшая про Петербург; что за тексты дают силу главному редактору издательской программы; и как стихи Пастернака помогают администратору торгового зала.

Михаил Иванов

Совладелец «Подписных изданий»

Михаил Пыляев «Старый Петербург» — лучшая книга о нашем родном городе. Перечитывая, всегда убеждаюсь, что нет, мне не кажется: все-таки Петербург — место, совершенно особенное, ни на какие другие города не похожее. Читая, хочешь не хочешь чувствуешь преемственность и какую-то ответственность, а это лишний стимул делать Петербург лучше — чтобы не отставать от героев книги.

Себастьян Хафнер «История одного немца». Мне кажется, это одна из тех книг, которые нужно читать всем. Я сам ее прочел, пока ехал в поезде: она невероятно захватывает, хоть и рассказывает об ужасных вещах. Немецкий журналист Хафнер ретроспективно пытается понять, как Германия начала XX века позволила нацистам прийти к власти, и как общество воспринимало эти события. Хафнер сам был частью этого общества, а книгу написал в 1939-ом году, уже в эмиграции.

Юхани Конкка «Огни Петербурга». Я собираю книги по истории Ингерманландии, и «Огни Петербурга», конечно, есть в коллекции. В ней прежде всего поражает детский, но совсем не наивный взгляд на события 1917-го года и судьбу финского народа Ингерманландии. Это потому, что книга практически целиком автобиографична. Главный герой — сам Конкка, чья юность пришлась на Гражданскую войну. Я всей душой люблю Петербург, но вот такие темные страницы истории тоже необходимо знать.

Александр Дюма «Граф Монте-Кристо». Есть такие книги, по большей части классические, которые с тобой с детства, и к ним вечно возвращаешься в самые невеселые моменты. Они помогают привести мысли в порядок и успокоиться. Вот «Монте-Кристо» — такая книга для меня. В этом году перечитаю обязательно.

Дарья Чилякова

Управляющая магазином, лидер ОПГ «Ясельки»

Роберт Сапольски «Биология добра и зла». Сапольски — нейроэндокринолог, этолог и мой главный научный краш. Многие годы он наблюдал за бабуинами в заповедной Кении, исследуя природу возникновения стресса: люди и большие обезьяны очень схожи физиологически. Об этом он написал «Записки примата» — я советую ее всем и всегда. Роберт Сапольски и пишет, и шутит отлично — впервые приехав в Африку, он дал всем наблюдаемым павианам ветхозаветные имена, чтобы лучше отличать их, и вот мы уже читаем, как Ионафан влюбился в Ревекку…

А вот «Биология добра и зла» — это очень серьезный научный труд. Толстенная книга о том, что влияет на наши поступки и откуда берется агрессия, о том, что важнее — гены или воспитание. Сапольски показывает, что важно все. Видите, как Дарвин (да, это в честь ученого) покорно сидит в кресле, положив лапку на эту книгу? На это тоже есть десятки тысяч причин. Смешные моменты в книге тоже есть. Правда, если в школе у вас не было «пятерок» по биологии и химии, готовьтесь к худшему: я вот читаю ее уже года три. Растягиваю удовольствие!

«Чукоккала. Рукописный альманах Корнея Чуковского». Пожалуй, главный трофей в моей библиотеке. Это гостевая книга семьи Чуковских. Они жили тогда в Куоккале, к ним часто приезжали гости — писатели, поэты, художники, артисты! Всех их Корней Иванович просил оставить автограф в специальной тетради. Близким другом семьи и частым гостем дома Чуковских был Илья Репин, именно он и придумал назвать альманах, в который Корней Иванович объединял (не без помощи Репина!) все автографы, «Чукоккалой». А Куоккала — это, кстати, Репино сейчас! Только вот дом Чуковских, в отличие от дома Репиных, не сохранился.

Корней Иванович собирал автографы с 1914 по 1969 год. В «Чукоккале» отметились, пожалуй, все люди, значимые для русской (и не только!) культуры первой половины ХХ века: Ахматова, Маяковский, Блок, Куприн, Шкловский, Шаляпин, Пастернак, Солженицын… При этом, часто они выступали в непривычных для себя жанрах — Шаляпин нарисовал картинку, а Куприн написал стишок. Теперь вы понимаете, почему эта книга — сокровище. Дарвин, наверное, тоже понимает — вот почему у него здесь такой гордый вид.

Юрий Коваль «Полынные сказки» (с иллюстрациями Николая Устинова). Все знают, что Юрий Коваль — мой любимый писатель. У меня есть, пожалуй, все его книги во всех возможных оформлениях — особенно горжусь, что успела отхватить все книги из их с Татьяной Мавриной коллабы. У этого сотрудничества удивительная история: в конце семидесятых у Мавриной и у Коваля был один редактор в «Детской литературе», Леокадия Яковлевна Либет. Однажды она приметила, что Коваль пишет о том, о чем рисует Маврина. Делали они это не сговариваясь. Коваль тогда был еще молодым писателем, а Татьяна Маврина — уже уважаемым художником с международной премией Андерсена. Из этого сотрудничества сперва получился сборник «Стеклянный пруд», а потом и остальные книги. Говорить про них «Коваль в иллюстрациях Мавриной» — неправильно, это Коваль мог написать что-то под рисунок Мавриной, она же никогда под него не подстраивалась.

Несмотря на то, что я люблю и дорожу этой серией, для вас я выбрала «Полынные сказки», иллюстрации к которой рисовал Николай Устинов, мой любимый художник: его пейзажи — это лес моего детства, и оттого они мне так дороги. Мне повезло побывать у Устиновых в гостях — нигде не окажут вам такого теплого приема, как в мастерской Николая Александровича и его дочери Юлии, она тоже иллюстрирует книги, а еще делает кукол.

Эти «Полынные сказки» были в гостях у Устиновых вместе со мной. Николай Александрович много рассказывал мне о Ковале, я видела фотографии времен их юности — они дружили и много путешествовали вместе. Как оказалось, детство Устинова было очень похожим на то детство, которое Коваль описывает в «Полынных сказках». Эта книга, конечно, с автографом художника, но дорога моему сердцу и по многим другим причинам.

Кристина Соколова

HR-директор

Если бы мне пришлось немедленно сорваться с места и покинуть свой дом, я бы точно взяла с собой книгу Бруно Мунари «Фантазия».

Может показаться, что эта книга только для людей творческих профессий, но, на мой взгляд, это не так. С ее помощью можно понять, как внутри нас рождается идея, как работают фантазия и воображение, как мы практически ежедневно становимся участниками творческого процесса. Когда я думаю, что снова в тупике, даже простое перелистывание этой книги заряжает меня, и я снова хочу выдумывать!

Я люблю фотографировать на полароид, поэтому когда-то купила «The Polaroid Book». Такие книги называют coffee-table books — они лежат себе на столике, и их приятно полистать время от времени. Основатель Polaroid Эдвин Лэнд и фотограф Ансель Адамс собрали огромную коллекцию фотографий, а в альбом вошли 250 снимков, сделанных в том числе Дэвидом Хокни и Энди Уорхолом.

Некоторые книги, в которые мы влюбляемся с первого взгляда, попадают к нам не сразу. Книгу «The Lost Soul» Ольги Токарчук я впервые увидела в Болонье на книжной ярмарке несколько лет назад, но купить не могла, а в этом году в Тбилиси чудом обнаружила ее в книжном магазине. Я не знаю грузинского языка, но гугл-переводчик помог, а иллюстрации говорят и без текста. Эта история о многих из нас — спешащих, вечно уставших и забывающих о важных и простых вещах. Главный герой забывает свое имя и теряет свою душу. Чтобы снова найти себя, он уезжает в тихий домик на краю города и погружается в воспоминания.

Катя Кожушная

Менеджер спецпроектов

Мэри Габриэль «Женщины Девятой улицы». На мой взгляд, это самая интересная и вдохновляющая книга об искусстве. Она описывает бурные события, которые происходили в Нью-Йорке в 1920–60-х и были связаны с зарождением и развитием абстрактного экспрессионизма.

Это направление у современников ассоциировалось с мачизмом, образ художника из богемного чудака трансформировался в простого американского парня, для которого занятие искусством — то же, что и работа на заводе. Но Мэри Габриэль обращает свое внимание на женщин-художниц, которые сыграли немалую роль в развитии этого направления и создали потрясающей красоты полотна. Мы становимся свидетелями жизни Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Хелен Франкенталер и Джоан Митчел, их быта, личной жизни, но самое интересное — их творческого пути. К тому же, писательница предлагает широкий культурный контекст, и после прочтения этой живой и невероятно интересной книги становится ощутимо понятно, что история искусства (да и история вообще) — это люди.

Поль Элюар «Стихи». Однажды из фильма-антиутопии Годара я узнала о стихах Элюара — и с тех пор мы не расстаемся. К сожалению, сейчас его стихи не издают, найти их в печатном виде сложно (разве что в составе сборников переводов). Но у меня есть сборник, который существует в единственном экземпляре и сделан мной вручную. Элюар поражает своим непоколебимым жизнелюбием, огромной верой в человечество, любовью ко всему живому. Он был близок с сюрреалистами, дружил с Арагоном и Бретоном, его поэзию иллюстрировали Жоан Миро, Шагал, Пикассо. Вся эта насыщенная художественная среда, богатое воображение и горящее сердце, наверное, и сделали поэзию Элюара такой уникальной и красивой.

Саша Соколов «Школа для дураков». Очень важная для меня книга, к которой я регулярно возвращаюсь. Очень поэтичный, неровный текст, где время и пространство не структурировано — он оставляет странное ощущение соприкосновения с чем-то живым, а не рукотворным. И в этом проявляется невероятное мастерство Саши Соколова. Это текст, который полон откровений, исторических и культурных отсылок, языковой игры и, конечно, красоты.

Арсений Гаврицков

Главный редактор издательской программы

В конце зимы моя читательская оптика сбилась: какое-то время я не мог воспринимать большие романы, которые вообще-то люблю больше всего. Другое дело — эссе и мемуарная проза. Например, парадоксально терапевтическим чтением оказались воспоминания и автобиографические повести Лидии Чуковской о Большом терроре 30-х и последующих цензурных чистках и репрессиях. Наверное, это такое когнитивное искажение, читаешь и думаешь: «Вот, все это уже было, а потом прошло. И теперь пройдет» — и легче становится.

А сборник эссе художника и фотографа Дэвида Войнаровича «Close to the Knives» — пока мой личный лауреат премии «Книга года», она просто вся сделана из ярости — ярости абсолютно бессильной, но при этом дающей читающему сил. Она пропитана болью, отчаянием и негодованием человека, который вынужден изо дня в день наблюдать преступную несправедливость и не может ничего сделать, чтобы ее остановить. Просто медленно умирает.

И наоборот, эскапистское чтение — роман Габриэль Витткоп «Хемлок, или Яды». Героини — три легендарные отравительницы (итальянка XVI века, француженка XVII столетия, англичанка эдвардианской эпохи) — честно, методично и со вкусом занимаются своим делом (отравляют). Очень уютно, потому что во всех смыслах далеко от нас. Я в шутку рекомендую «Хемлок» всем, кто опечален закрытием сериала «Почему женщины убивают».

А прямо сейчас плавно читаю сборник рецензий и эссе Лорри Мур «See What Can Be Done» («Посмотри, что с этим можно сделать» — с такой фразой редактор журнала, для которого много лет писала Мур, присылал ей по почте книгу или DVD с фильмом на обзор). В предисловии о своем подходе к рецензиям Мур пишет: «Я стремилась к простоте (мне хотелось, чтобы она была обманчивой) и честности. Стремилась высказываться смело, хотя вообще-то я не особенно смелая (…). Старалась избегать резких высказываний, интернет-сленга, литературной теории, повадок и жаргона тренированных профессиональных критиков». В итоге в нонфикшн-текстах писательницы есть все, за что мы любим ее рассказы: максимум смыслов в минимуме слов, взгляд на обычные вещи с непривычного ракурса, мрачный и иногда неожиданно жесткий юмор.

Саша Плотникова

Администратор торгового зала

Эдвард Григ «Дневники». Купила ее в Норвегии, в музее Эдварда Грига под Бергеном. В 2017 году! Это еще одна причина (помимо содержания), почему книга мне так дорога. Это воспоминание о временах, когда можно в любой момент сорваться и уехать в Норвегию из Петербурга на выходные и посмотреть дом любимого композитора. Познакомиться с экскурсоводом, которая, оказывается, сама из Москвы, тоже обожает Грига и советует читать его дневники.

Первая половина книги — это записи, сделанные композитором, когда ему было 20, а вторая — в последние годы перед смертью. Так что можно проследить за трансформацией его личности. В дневниках он описал встречи с Ибсеном, Чайковским (они с Григом очень нежно относились друг к другу), Бьернсоном; как молодым решился вернуться из-за границы на родину, чтобы служить отечеству (в Норвегии в конце XIX века усилились национальные и патриотические настроения), и описывает важный момент для всех норвежцев — как Норвегия стала независимой в 1905 году. Это дневник, который приятно читать: следить за слогом и ходом мысли Грига — одно удовольствие.

Кадзуо Исигуро «Художник зыбкого мира». Это вторая книга Кадзуо Исигуро. Взяла ее почитать еще на втором курсе, чтобы тренировать английский: до этого мне понравилась «Не отпускай меня». Первые страницы исчирканы переводом отдельных слов. Какую-то пару абзацев я тогда читала неделю. Но через несколько лет, уже с лучшим английским, прочитала книгу залпом. Тогда я только начала знакомиться с современной зарубежной прозой, и роман поразил меня лаконичностью, элегантной недосказанностью, которая очень шла японскому мотиву в тексте, а еще — темой. Первый раз я столкнулась в литературе с темой коллективной травмы, ответственности и памяти на примере жизни одного человека.

Главный герой — некогда известный японский художник на пенсии. Во время Второй мировой войны он рисовал агитационные материалы, поддерживал японскую армию. А после войны оказался в мире, где он, как человек, который был на стороне властей, теперь лишний. Все, даже собственные дочери, осуждают прошлое героя. На протяжении всей книги он вспоминает и пытается понять, действительно ли он поступал неправильно и заслужил общественное порицание.

Борис Пастернак «Строку диктует чувство». Книгу подарила мне лучшая подруга. Внутри она подписала: «Пусть ты найдешь здесь строчки, которые помогут ответить на волнующие тебя вопросы». Пастернак — мой самый любимый поэт в подростковом возрасте. Долгое время, класса до 10-го, мне сложно было воспринимать поэзию, но почему-то именно Пастернак открыл для меня поэтическое ощущение мира. И тут впервые я просто так, для себя, учила стихи наизусть: читала Пастернака на поступлении в театральное и на табуретке в пространстве «Циферблат» (за это давали бесплатные минутки!).

Сборник отлично составлен! Стихи Пастернака идут в хронологической последовательности вместе с отрывками из его автобиографии и писем близким. В этой же серии у меня была биография Ахматовой. При каком-то переезде потеряла ее, о чем горюю до сих пор. А так бы рассказала тоже: эта книга об Ахматовой впервые побудила меня изучать женскую поэзию и прозу, к которой я в 20 относилась с предубеждением.

Артем Макоян

Редактор издательской программы

Все три книги, которые я выбрал, — это не какие-то находки или свежие впечатления — скорее, это те истории, что сопутствуют мне уже на протяжении нескольких лет и которые заставляют возвращаться к уже пожелтевшим и помятым страницам вновь и вновь. А я только и рад.

Хулио Кортасар «Игра в классики». Первая книга, прочитанная мной в Петербурге и выбранная по наитию в сетевом книжном моего родного города за день до переезда — просто понравилась фамилия автора, о котором я абсолютно ничего не знал. Подслеповатая манера жизни на новом месте словно сошла со страниц этой книги, а та легкость, с которой персонажи проживали идеальную, как тогда казалось, и бессмысленную жизнь бродячих интеллектуалов середины двадцатого века — приводила в восторг. Во всем, конечно, виноват стиль Кортасара, коллажная манера и джазовые ритмы повествования, которые позволяют смешивать в одно пульсирующее действо совершенно разнородные элементы — экзистенциализм, бродяжки, Париж, Буэнос-Айрес, детские игры на асфальте, цирк, авангардная музыка, игра случая и затерянность главного героя Орасио в мире, за которым он даже не хочет поспевать.

Я читал «Игру» какое-то двузначное число раз — в метро, на рассвете, вслух и вспять, по главам и залпом. У меня есть несколько вариантов этой книги: один — целенький и «парадный», оттуда по главке-другой вычитываю по настроению; а есть тот самый, первоначальный, уже пожелтевший, испещренный пометками и с вырванными страницами, к нему обращаюсь в самые ноктюрнообразные настроения.

Томас Стернз Элиот «Четыре квартета». Вообще, все произведения Элиота я очень ценю (а у него, к слову, и нет примеров крупной формы), но вот цикл поэм «Четыре квартета» будоражит совершенно невыносимо и бесповоротно. Помню, при первом прочтении у меня закружилась голова и я ничего не понял — но что-то притягивающее было во всех этих образах и строках, что заставляло вчитываться и облекаться в сети, которыми Элиот связал моменты прошлого и настоящего ему времени («Квартеты» написаны в 1930-е годы), символические фигуры древности и страхи бурной эпохи в единую космогонию наподобие дантовской. Думаю, что до сих пор не понял целиком этого произведения — поэтому и возвращаюсь к нему вновь и вновь. Как к музыкальному произведению или полотну, в которое чем больше вглядываешься и вслушиваешься, тем больше сплетений и измерений обнаруживаешь. А самое удивительное и самое ценное — что при таком погружении чувствуешь родство с тем временем, в которое оно было написано и о котором повествует.

Пауль Целан «Решетка речи», «От порога к порогу». Относительно недавнее открытие. У Целана удивительную уместность и благозвучность обретают хрупкие силуэты фраз и возникает ощущение, будто читаешь собственный мыслительный поток. Эти два небольших сборничка стихов прочитываю в перерывах или в какие-нибудь пятиминутки затишья — но никогда не залпом, лишь по одному-два стихотворения. Резонирует безоговорочно.

ПОДБОРКИ

Фото: предоставлены героями материала

01 September, 2022