Кто собирает искусство: коллекция Наталии Опалевой

РАССКАЖИТЕ, КАК ПРИШЛО РЕШЕНИЕ ОТКРЫВАТЬ ЦЕНТР СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА AZ/ART?

К этому неслучайному решению меня привел довольно длинный путь. В 2015 году мы вместе с Полиной Лобачевской открыли Музей AZ. Он задумывался как мономузей, посвященный наследию одного художника Анатолия Зверева. К моменту открытия в коллекции было свыше тысячи его работ. Мы зарегистрировали музей, выбрали здание, начали ремонт. Тогда же мне посчастливилось познакомиться с семьей знаменитого коллекционера Георгия Костаки. Его дочь, Алики Костаки, узнав о создании музея, подарила около шестисот работ Зверева, которые пополнили нашу коллекцию. Это дало возможность достаточно подробно и, как мне кажется, интересно и современно показать творчество этого художника, который, безусловно, занимает особое место в коллекции и имеет большое значение лично для меня.

Потом мы начали создавать выставочные проекты и на других площадках, шире и разнообразнее показывая коллекцию. Уже в 2016 году в Электротеатре «Станиславский» на выставке «Предвидение» были представлены произведения Петра Беленка, которые стали открытием и для нас, и для московской публики (его картины, как и часть работ нонконформистов перешли ко мне из коллекции, которую собирал Георгий Костаки). Выставка объединила наследие Петра Беленка и фильм Андрея Тарковского «Сталкер». Впоследствии эта идея превратилась в масштабную трилогию, которая ассоциативно связывала творчество нонконформистов и Андрея Тарковского. Это было авторское видение Полины Лобачевской как куратора — с таким сопоставлением можно было соглашаться или нет, но, на мой взгляд, это один из самых интересных ее проектов.

В 2017 году вторая часть трилогии под названием «Прорыв в прошлое» была показана в Новом пространстве Театра Наций. Там возникала параллель между фильмом «Андрей Рублев» и работами Дмитрия Плавинского. Третья часть проекта — «Новый полет на Солярис» — была показана во Флоренции в Фонде Франко Дзеффирелли. Это был наш первый международный проект, невероятно яркое событие в жизни музея и всей нашей команды. Мы представили около 40 работ художников-шестидесятников. В «Солярисе» Тарковского действие происходит на космической станции, поэтому для создания экспозиции мы привезли во Флоренцию свою «космическую станцию» — восемь тонн металла, которые прямо на месте собрали, как конструктор, разместив внутри картины, видео и медиа-инсталляции.

Затем все три части трилогии были показаны в 2019 году в Новой Третьяковке — выставка называлась «Свободный полет». Мощный проект музея, в котором мы объединили все три части и показали самых значимых художников той эпохи, в числе которых были Плавинский, Краснопевцев, Беленок, Мастеркова, Немухин, Яковлев, Янкилевский, Инфанте.

Параллельно с этим мы делали выставки в музее, которые были посвящены не только творчеству Зверева или художников-нонконформистов, — начали привлекать современных художников. В 2021 году, в год 90-летия Зверева, мы решили учредить Премию Анатолия Зверева для современных художников. Это был еще один совершенно новый для нас этап жизни, который и привел к формированию второй части моей коллекции, состоящей из произведений современного искусства, и — в дальнейшем — к открытию Центра современного искусства AZ/ART на Маросейке.

ЧТО БОЛЬШЕ ВСЕГО ЗАПОМНИЛОСЬ ВРЕМЯ ПОДГОТОВКИ ПРЕМИИ АНАТОЛИЯ ЗВЕРЕВА?

Когда Полина Лобачевская предложила отметить 90-летие Анатолия Зверева премией его имени, я поняла, что это очередной вызов. Ведь если значение наследия шестидесятников на тот момент я знала и понимала, собрала коллекцию и сформировала определенное видение ее развития, то современное искусство мне представлялось чем-то интересным, но при этом новым и поэтому не очень понятным. Но такого рода драйв — это тоже движущая сила для дальнейших шагов.

Зверев был человеком невероятно свободолюбивым, он не признавал никаких границ и оков, всегда противодействовал ограничениям и сражался с ними. Стабильность и семейный быт были не для него. Тот образ жизни, который он вел, отчасти был его собственным выбором. О нем говорят как о человеке бездомным, неприкаянным. Был очень короткий эпизод, когда он был женат, родилось двое детей, но затем он разошелся со своей женой и выбрал путь свободного творца.

Поэтому, приступив к работе над Премией, мы выбрали девиз «Жизнь скована, искусство свободно». Объявляя условия открытого конкурса, мы, по сути, не ставили никаких рамок — не устанавливали ограничений ни по возрасту, ни по технике, ни по месту проживания художников. В результате мы получили порядка 2 000 заявок. Справиться с таким объемом нам помог Экспертный совет, в состав которого вошли очень профессиональные и опытные люди. Они выбрали 50 номинантов, а затем Жюри определило победителей.

Премия Зверева стала для меня очень мощным стимулом для дальнейшего развития коллекции, направленного в сторону современного искусства. Около десяти работ номинантов я сразу же приобрела в коллекцию музея. Так началось азартное развитие второй части собрания. Год спустя я поняла, что нужна еще одна площадка для экспериментов с современным искусством. Сначала появилась «маленькая Маросейка», как мы ее сейчас называем, — небольшое пространство в 100 квадратных метров. Там мы показали первые проекты с современными художниками и куратором Александром Дашевским, а через полтора года переехали в пространство побольше, в том же доме, и открыли Центр современного искусства AZ/ART.

КАКИЕ ЕСТЬ ПАРАЛЛЕЛИ И ЧЕМ ОТЛИЧАЮТСЯ СТРАТЕГИИ МУЗЕЯ AZ И ЦЕНТРА СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА AZ/ART?

Изначально я планировала, что музей останется площадкой, где будут проходить выставки, представляющие основную коллекцию и художников-шестидесятников, а AZ/ART будет экспериментальной площадкой для современного искусства. Но само открытие немного спутало карты в этой стройной конструкции, потому что AZ/ART открылся проектом, посвященным нонконформистам — художникам и композиторам. Мне было важно подчеркнуть преемственность между новым пространством и Музеем AZ. В сентябре в AZ/ART откроется новый проект с Александром Дашевским. Он будет музыкальным и продолжит логику открытия нового пространства, для работы над ним привлечены современные художники, уже началась активная подготовка. Я надеюсь, что выставка получится радостной и азартной.

КАК ПЛАНИРУЕТЕ РАЗВИВАТЬ НОВОЕ ПРОСТРАНСТВО И КАКИЕ ПРИНЦИПЫ ЗАКЛАДЫВАЕТЕ В ЕГО ОСНОВУ?

Здание, в котором мы открыли Центр современного искусства, — совершенно невероятное историческое место, каких мало в Москве. Это сохранившиеся палаты Нарышкиных конца XVII века, дом с длинной и интересной историей. Он входил в черту Белого города Москвы и был самым большим строением на этой улице. Мне показалось важным сделать его открытым и доступным для всех людей, которым это было бы интересно. Помимо выставочной, музыкальной, образовательной и детской программ, мы налаживаем контакты с лучшими гидами Москвы, которые проводят пешеходные экскурсии по Китай-городу и Маросейке.

Сегодня образ жизни и бытования такой культурной институции, как музей, меняется, возникают арт-пространства, где гости могут не только посмотреть выставку, но и провести какую-то часть своего времени. Здесь, на Маросейке, много кафе и ресторанов, мест для общения и молодежного досуга, но центров искусства или просветительских проектов, очевидно, не хватает. ЦСИ AZ/ART в какой-то степени может восполнить этот пробел — даже для человека, который мало интересуется современным искусством, ценна возможность попасть сюда, увидеть выставку, узнать что-то новое, почувствовать, какое огромное поле для фантазии и самореализации представляет сфера искусства. Я вижу, что все больше людей стремятся к искусству в той или иной форме. Появляется много молодых коллекционеров. Люди интересуются, ходят на выставки и мероприятия, связанные с искусством и культурой. Искусство настолько безгранично, что оно дает любому человеку перспективу в жизни, и это очень важно.

ПЛАНИРУЕТЕ ЛИ РАЗВИВАТЬ НАПРАВЛЕНИЕ АРТ-ЛАБОРАТОРИЙ В НОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ?

Для меня современное искусство и есть арт-лаборатория. Это территория поисков, неожиданных сочетаний, созвучий, соединений художников. Например, проект «Неочевидные пересечения», которым мы открылись, — экспериментальная история, в которой мы решили соединить музыку и изобразительное искусство. Раньше мы тоже делали музыкальные программы, концерты, но, как правило, это была музыка, сопровождающая выставку. В этом проекте музыка стала главным героем, она ведет основную линию, а кураторы подобрали работы художников из коллекции музея, которые лучше всего с ней резонируют. И даже для меня (хотя я очень плотно работала над проектом) каждый раз возникают неочевидные пересечения.

ТО ЕСТЬ АРТ-ЛАБОРАТОРИЯ — ЭТО БАЗОВАЯ ОТКРЫТОСТЬ К НЕОЧЕВИДНЫМ ФОРМАТАМ И СО СТОРОНЫ ПЛОЩАДКИ, И СО СТОРОНЫ ЗРИТЕЛЕЙ? ЗАМЕЧАЮ ТЕНДЕНЦИЮ В СОВРЕМЕННОМ ИСКУССТВЕ — ОНА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО АВТОРЫ И ВЫСТАВОЧНЫЕ ПРОСТРАНСТВА ОТХОДЯТ ОТ ИЗЛИШНЕЙ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ И БОЛЬШЕ ОБРАЩАЮТСЯ К ЧУВСТВЕННОМУ ВОСПРИЯТИЮ МИРА.

Каждый куратор или художник при создании экспозиции следует своей собственной логике. Конечно, можно развесить картины в ряд, по хронологии, но этот подход несколько старомоден. Я люблю, когда сначала ты не понимаешь логики, пытаешься проникнуть в ход мысли и задумки куратора, а затем подключаются ощущения и эмоции. Это и есть самое интересное и прекрасное, в этом внутреннем диалоге логики и чувств рождаются открытия.

Работая с современным искусством, мне хочется видеть больше неожиданного и удивительного. Идешь на выставку и знаешь, что точно будет интересно, но не представляешь себе, как именно, — это и есть наибольшая ценность. Одна из важных задач искусства — удивлять. Поэтому и логика должна быть иногда парадоксальной.

ЕСТЬ ЛИ У ВАС НА ПРИМЕТЕ ИМЕНА ХУДОЖНИКОВ, НАШИХ СОВРЕМЕННИКОВ, КОГО ВЫ ВИДИТЕ В БУДУЩЕМ В ПРОГРАММЕ ВАШЕГО НОВОГО ПРОСТРАНСТВА?

Мне очень интересно культурное пространство Петербурга и петербуржские художники. Я постоянно туда приезжаю, встречаюсь, хожу по мастерским, выбираю работы. Мне очень хочется сделать выставку замечательного художника Анатолия Белкина, особое внимание привлекают Петр Белый, Валерий Гриковский и Александр Дашевский — последний сочетает в себе и художника, и куратора, что бывает нечасто.

В проекте «Системы мимикрии. Живые скульптуры» на Маросейке выставлялись несколько объектов Петра Белого — бетон, стекающий с подиумов или размещенный на стене, невероятно выразительный, действительно представал перед зрителями как живая скульптура. Меня очень трогает и удивляет петербуржское художественное сообщество — в нем царит дух поддержки и взаимопомощи. Они общаются между собой, ходят друг к другу на выставки и даже иногда покупают друг у друга работы или обмениваются ими. Это то, что, наверное, отчасти напоминает мне жизнь нонконформистов и шестидесятников в 1960–1970-х годах.

ДАВАЙТЕ ПОГОВОРИМ О ВАШЕМ СОТРУДНИЧЕСТВЕ С АРТ-ПАРКОМ «НИКОЛА-ЛЕНИВЕЦ». ТАМ, ПРИ ПОДДЕРЖКЕ МУЗЕЯ AZ, ВОЗВЕДЕНО ДВА ОБЪЕКТА: ЭТО «КРАСНЫЙ ЛЕС» ИГОРЯ ШЕЛКОВСКОГО И «ПЬЯНЫЙ ЗАБОР» ВЛАДИМИРА НАСЕДКИНА. ПЛАНИРУЕТЕ ЛИ ВЫ РАЗВИВАТЬ НАПРАВЛЕНИЕ РАБОТЫ С БОЛЬШИМИ СКУЛЬПТУРАМИ В ОТКРЫТОМ ПРОСТРАНСТВЕ?

Это был еще один интересный опыт и этап развития музея. Я думаю, что работа с масштабными объектами, с ландшафтным дизайном, паблик-артом — это все-таки прерогатива «Никола-Ленивца» и других подобных площадок. Это, несомненно, был очень интересный опыт выхода в большие пространства. «Красный лес» Игоря Шелковского — невероятно красивый и эффектный объект, который совершенно неожиданным образом вписался в причудливые ландшафты Никола-Ленивца. Игорь Сергеевич рассказывал, что его мечтой было сделать огромную скульптуру, — он видел это в Европе, во Франции, но не думал, что когда-то можно будет реализовать в России. Он всегда считал, что максимальный размер высоты его скульптуры — четыре метра, потому что такой была и есть сейчас высота потолков мастерской, в которой он работает во Франции. Когда командой «Никола-Ленивца» было предложено сделать работу высотой восемь метров, то это, конечно, для него как для художника и скульптора, было что-то потрясающее. Реализовалась его мечта — приятно и важно, что мы приняли в этом участие.

Год спустя в «Никола-Ленивце» мы представляли «Пьяный забор» Владимира Наседкина. Он часто рассказывал, что идея преград, которые заложены в нашем сознании, воплощенная в обыкновенном заборе, оставалась очень важной темой в его творчестве, и эта работа о преодолении границ. «Пьяный забор» был поставлен поперек поляны, через которую проходила протоптанная людьми тропа. То есть человеку, который привык к этому пути, приходилось, утыкаясь в этот забор, обходить его, совершать некое усилие над собой и пространством.

ЕСЛИ ВОЗВРАЩАТЬСЯ К КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЮ, ТО МОЖНО СКАЗАТЬ, ЧТО СЕГОДНЯШНИЙ ВЫБОР КОЛЛЕКЦИОНЕРОВ И МЕЦЕНАТОВ ВО МНОГОМ ОПРЕДЕЛЯЕТ, КАКОЙ БУДЕТ КУЛЬТУРА БУДУЩЕГО. ЧТО ДЛЯ ВАС САМОЕ ВАЖНОЕ В КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИИ?

Коллекционер — это, конечно, очень важная фигура, если мы говорим о расстановке сил в арт-пространстве. Роль коллекционера ближе всего к музейным функциям — делается отбор, собираются работы. Но если мы говорим о серьезных коллекционерах, то параллельно с собирательством идет процесс изучения и ведется важная научная работа. Получается, что и музей, и коллекционеры работают на будущее. Коллекционеры часто открывают художников, не дают забыть имена и иногда имеют возможность увидеть срез искусства той или иной эпохи в новых ракурсах. Конечно, у музеев иногда не хватает сил, времени, ресурсов для подробного изучения художника или периода. А коллекционер, если он чем-то одержим, если он в чем-то заинтересован, будет страстно изучать интересные факты, материалы, архивы, искать редкие работы.

Если посмотреть в историческом и мировом масштабе, то все серьезные коллекции рано или поздно оказываются в музеях. Сначала их сохраняет коллекционер, потом — музей. Поэтому если говорить в целом о роли коллекционера, то это очень серьезная миссия и определенный дар, который, если человек его чувствует, надо в себе развивать.

Для меня примером коллекционера является Георгий Костаки. Вся его жизнь была посвящена искусству, у него не было задачи собрать музейную коллекцию и войти с ней в историю, он жил этим. Для него огромный интерес представлял авангард, но при этом он дружил с художниками-нонконформистами, интересовался ими, помогал, приобретал работы. И многие имена остались в истории во многом благодаря Костаки.

Эпоха «оттепели» мне очень интересна как время активного, яркого и интересного поиска нового языка. Художники тогда были очень молодыми и веселыми. Каждый был особой вселенной. Костаки, кстати, очень влиял на эти процессы своим выбором. Поэтому если говорить про значимый и важный для меня образ, то это, конечно, Костаки — он был и остается идеальным коллекционером.

КАКИЕ ЗАДАЧИ СТОЯТ ПЕРЕД КОЛЛЕКЦИОНЕРАМИ В СЕГОДНЯШНЕЕ ВРЕМЯ, НА ВАШ ВЗГЛЯД?

Я бы посоветовала прочитать книгу Георгия Костаки «Мой авангард». Она задает важный вектор в размышлениях о том, какие задачи ставит перед собой человек, собирающий произведения искусства. Коллекционеры бывают разные — кто-то во главу угла ставит рациональный подход, кто-то иррациональный, то есть чувственный. Второй мне, конечно, ближе. Начиная собирать работы, я никогда не думала о том, что мое увлечение преобразится в столь масштабную коллекцию. Не было особых принципов, видения и, конечно, в те годы я не думала о создании музея. Все базировалась на интересе, на азарте, на желании узнать как можно больше. Но в то же время с самого начала была определенная система — я ограничила зону своих интересов периодом 1960–1970-х годов. И мне было интересно собрать весь срез этого искусства. Самые важные имена, самые важные работы, все разнообразие техник и творческих периодов каждого художника.

Например, если вернуться к Георгию Костаки, он сам в книге признается в том, что его коллекция достаточно неровная, и там — не только шедевры. Мне кажется, что в собирательстве не надо загонять себя в угол и ставить жесткие ограничения.

Коллекционировать — это огромное удовольствие и счастье. Надо пытаться получить от этого процесса радость и пользу для себя. Иногда люди ставят перед собой другие задачи — например, собрать все работы одного художника или иметь в коллекции только шедевры. Пусть будет 10 работ, но это будут работы мирового уровня. Почему нет? Просто надо понять, что ты хочешь сделать.

РАССКАЖИТЕ, КАК ПОКУПАЛИ СВОЮ ПЕРВУЮ РАБОТУ В КОЛЛЕКЦИЮ?

Это был «Арт-Манеж», декабрь 2003 года. Я пришла на эту ярмарке для того, чтобы разобраться в современном искусстве. Было интересно, что происходит, какие имена, какие галереи, кто и чем занимается, узнать художников. Там были представлены практически все галереи того периода. С экспозицией меня знакомил Владимир Овчаренко, он был одним из кураторов. Мы прошли по «Манежу», остановились около галереи «Кино», он сказал, что это серьезная галерея, которая представляет работы шестидесятников уровня Третьяковки. Второй круг по ярмарке я уже делала сама и опять остановилась у этого стенда, около женского портрета кисти Анатолия Зверева, о котором я тогда не знала. Когда я в третий раз подошла к этому же портрету, ко мне обратилась одна из женщин со словами: «Вы здесь уже не первый раз, давайте я вам расскажу, что это такое». Она рассказала про Зверева, про других шестидесятников на стенде: там были работы Краснопевцева и, кажется, Плавинского. Мы договорились встретиться позже в самой галерее. Когда я уходила, эта женщина посмотрела на меня и сказала: «Кстати, на этом портрете изображена я». Это была Полина Лобачевская. Как оказалось, портрет был написан Анатолием Зверевым в 1958 году. Он меня привлек тем, что в нем была какая-то недосказанность, — женский образ возникал из пятен масла, будто из лепестков роз. Это была моя первая работа.

А ЕСТЬ В ВАШЕЙ КОЛЛЕКЦИИ КАКАЯ-ТО РАБОТА, КОТОРУЮ ВЫ СЧИТАЕТЕ САМОЙ ЦЕННОЙ ПО ЛЮБОМУ ИЗ КРИТЕРИЕВ?

Вы знаете, такой работы нет. Мы в этом году открыли второе хранение, новое и более современное, где наконец-то повесили все работы на сетки. И, конечно, для коллекционера это огромное удовольствие, когда ты можешь прийти, посмотреть на работы, увидеть их. Открывая то одну сетку, то вторую, я думаю: «Какой Шелковский! Какая Турнова! Какой Целков!» Это происходит постоянно. И сказать, что какая-то одна работа самая ценная или самая дорогая, не могу. У меня есть одна работа, которую я очень хочу показать где-то, но это постоянно срывается — это работа Олега Целкова «Женщина со свечой».

ЧЕГО БЫ В ВАШЕЙ КОЛЛЕКЦИИ НИКОГДА НЕ БЫЛО?

Я никогда не говорю, что этого художника не будет в моей коллекции, потому что часто жизнь подкидывает какую-нибудь удивительную работу или историю и так закручивает сюжет, что ты приходишь к другим выводам. Это может произойти с любым человеком, и с коллекционером в том числе, даже если он говорит, что никогда не купит Зверева в коллекцию — поверьте, с ним это точно произойдет, и он сам не заметит, как станет большим фанатом.

НА ЧТО ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ ТЕМ, КТО ТОЛЬКО НАЧИНАЕТ КОЛЛЕКЦИОНИРОВАТЬ И ДЕЛАЕТ В ЭТОМ СВОЙ ПЕРВЫЙ ШАГ?

Мне кажется, что правильнее было бы сделать так — если хочется купить какую-то работу, например, на ярмарке или на выставке, то, наверное, есть смысл все-таки постараться побольше узнать об этом авторе, посмотреть его работы, портфолио той галереи, которая его выставляет. То есть «копнуть» чуть глубже, чем просто реагировать на моментальный эмоциональный всплеск. Потому что потом можно разочароваться. Чтобы этого не произошло, надо узнать больше, но все равно самому принять решение. Нельзя становиться слишком ведомым, потому что тогда будет просто неинтересно собирать.

Любая коллекция — это отражение личности самого коллекционера. Его желаний, его вкуса, и я всегда с большим интересом слушаю рекомендации людей, профессионалов в той или иной сфере. Бывали случаи, когда люди мне открывали художников. Для примера — я очень благодарна Сергею Попову, он открыл для меня Олега и Ольгу Татаринцевых. И это художники, которыми я сейчас очень увлечена. Сергей обратил мое внимание на них, но на смену первому впечатлению всегда приходит время глубокого и детального изучения творчества художника. Поэтому начинающим коллекционерам я бы посоветовала идти по этому пути.