Александр Буренков и Ольга Темникова: «Отказ от сарказма в пользу честного разговора помогает преодолеть ощущение интоксикации иронией»
До 3 мая в галерее Temnikova & Kasela проходит выставка "Don't Take It Too Seriously", куратором которой выступил Александр Буренков. Художникам и художницам — Анне Солаль, Филиппу Тимишлю, Йоанне Ульфсак, Агнес Шерер, Джошуа Cитарелле и Робертасу Наркусу — предложили исследовать иронию и постиронию как реакцию на стремительные изменения и информационную перегрузку.
Поговорили с основательницей галереи Ольгой Темниковой и куратором проекта Александром Буренковым об уместности иронии в современном искусстве и эстонской арт-сцене. В конце, конечно же, не смогли обойтись без разговора о нырянии в зимнее Балтийское море и саунах в Таллине.
АЛЕКСАНДР, МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ РАССКАЗАТЬ, КАК ПОЯВИЛАСЬ ИДЕЯ ГОВОРИТЬ НА ВАШЕЙ ВЫСТАВКЕ О ПОСТИРОНИИ КАК СПОСОБЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ С ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДОЙ? КОГДА И ПОЧЕМУ ВОЗНИКЛА ЭТА КОНЦЕПЦИЯ?
Александр: Надеюсь, это не только мое ощущение, что постирония буквально пронизывает современный мир. Этой выставкой с не столько провокационным, сколько парадоксальным названием хотелось подчеркнуть странность и абсурдность нашей реальности, культуры, медиа-пространства, где постирония стала универсальным инструментом, превращающим в шутку всё вокруг — даже трагедию.
Сейчас любую глупость или невежество оправдывают постиронией, это стало общим местом. Практически каждую неудачную шутку, мем или даже поступок легко списать на непонятые слои постиронии и объяснить словами: «Вы просто неправильно меня поняли». Некоторые считают, что постирония — один из немногих способов справиться со сложностью окружающей реальности, с чувством растерянности, утратой личных и моральных ориентиров. Пронизывающий всё нигилизм — это во многом отражение кризиса эмпатии. А отсюда — деполитизация, апатия, отчужденность.
Нашей целью было собрать выставку шести очень разноплановых авторов из шести стран более-менее одного поколения, которая показала бы разные модальности постиронии и спектр подходов, как можно брать ее на вооружение. Из всех участников только одна художница из Эстонии, Йоанна Ульфсак, остальные редко показываются в этом регионе, несмотря на успех на международной арт-сцене и представленность ведущими галереями, вроде High Art, ChertLüdde и Sadie Coles. Было важно представить их работы местной аудитории, проверить, насколько они будут интересны как коллекционерам, так и творческому сообществу, для которых галерея, несмотря на свои скромные размеры, выступает во многом трендсеттером, открывает самые актуальные имена и практики, стимулирует коллекционеров расширять свои интересы, а также любить и понимать более сложные для восприятия художественные практики.
С медиальной точки зрения мне было интересно объединить авторов, работающих в духе неодадаизма, свободно обращающихся с неожиданными материалами, коллажными техниками, с ready-made и найденными объектами, а также с сочетанием фольклорных, ремесленных или низовых культурных элементов с современным искусством. В основе их работ — ироничный, игровой подход к материалу.
ХОЧЕТСЯ ЗАДАТЬ ВОПРОС КАК РАЗ О ИРОНИИ И ПОСТИРОНИИ. Я СЕЙЧАС УЧУСЬ НА ЛИТЕРАТУРНЫХ ПРАКТИКАХ, И МНОГИЕ МОИ СОКУРСНИКИ-ПИСАТЕЛИ ПОЛНОСТЬЮ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ ИРОНИЧНОГО ПИСЬМА, СЧИТАЯ, ЧТО ЭТОМУ БОЛЬШЕ НЕТ МЕСТА. КАК ВЫ К ЭТОМУ ОТНОСИТЕСЬ?
Александр: Все мы с вами видим, как бодро и драматично начался 2025 год с инаугурации Трампа, воплощения постироничного политика, штампующего как мемы, так и мем-койны имени себя, и одинаково стремительно и методично разрушающего, кажется, все столпы, на которых основывался послевоенный демократический мир. Противники воспринимают его буквально, но не серьезно, а сторонники — серьезно, но не буквально. Это воплощенная постирония, пародия на пародию, не сошедший с экрана «Джокер», а скорее — завирусившаяся из-за своей наивной нелепости самодельная афиша к этому фильму, нарисованная красками работниками сельского кинотеатра. Он и сам этим пользуется, как и Илон Маск, назвавший новый департамент государственной эффективности созвучно своему любимому мем-коину "Doge" (Department of Government Efficiency).
Политика слилась с культурой мемов и имиджбордов, апроприировав их логику, и пронизывающий все тотальный постироничный цинизм, который разрушает межличностные связи и любую искренность. Это становится оружием против эмпатии и честного, прямолинейного, доверительного общения.
Философ Франко Берарди считает, что мировая культура переживает депрессию из-за переизбытка информации и находится в заложниках у постиронии. Чтобы преодолеть это состояние, нужен возврат к искренности, несмотря на риск быть высмеянными. Это способ вернуть в общественное пространство доверие и эмпатию. Хочется верить, что искусство остается той территорией, которая должна отстаивать эти ценности, пространством, сохраняющим гуманистические идеи, независимо от политической конъюнктуры. Отказ от сарказма и демагогии в пользу честного, пусть и неудобного, разговора помогает преодолеть ощущение интоксикации иронией, которое испытывает общество. Многие художники сегодня придерживаются именно этой стратегии.
МНЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ СПРОСИТЬ ОЛЬГУ: КАК АРТ-СООБЩЕСТВО В ЭСТОНИИ ВОСПРИНИМАЕТ ЭТОТ ЖЕСТ — ГОВОРИТЬ ОТКРОВЕННО, БЕЗ ИРОНИИ ИЛИ ПОСТИРОНИИ? КАК ПРИНИМАЮТ ВЫСТАВКУ?
Ольга: Я не могу говорить за всю арт-сцену Эстонии, хоть она и небольшая.
Но на данный момент мне кажется, таких длинных текстов в «книге отзывов» мы еще не видели. Скоро начнут выходить материалы в прессе. Я знаю, что в одном серьезном эстонском издании Sirp (бывший Sirp ja Vasar) вышла статья о выставке. Обычно они пишут основательные тексты.
Я думаю, здесь важна не столько сама тема, сколько подборка художников. Выставка, безусловно, привлекла внимание профессионалов. К счастью, она будет открыта долго, так что все успеют ее посмотреть.
Интересно, что, когда ты, Саша, говорил о художниках, стремящихся к откровенному высказыванию, я вспомнила недавнюю заметку об арт-сцене. Один из критиков предложил перестать называть ее «миром искусства» и говорить об «индустрии искусства». В этом смысле, мне кажется, происходит разделение на рыночных и нерыночных игроков. Те, кто успешно функционирует в рыночной системе, вероятно, не могут позволить себе радикальные жесты.
Что касается местной сцены, мне кажется, эта выставка очень важна и нужна для нее. Мы давно планировали проект, и я рада, что мы смогли его реализовать, даже получив небольшую государственную поддержку. Это тоже стало для нас важным фактором.
Лично я очень довольна. Для меня этот проект — один из тех, ради которых я вообще в профессии. Все представленные художники — mid-career, рожденные в 80-е, и большинство из них мне давно знакомы. Иногда по утрам у меня есть немного свободного времени, и я стараюсь посвятить его более глубокому изучению работ этих авторов — это своего рода профессиональная привычка, попытка бороться с потенциальным Альцгеймером в рамках своей профессии.
Александр: Конечно, при выборе художников для выставки нам с Ольгой помогли общие взгляды на европейский арт-рынок, общие эстетические и концептуальные ценности, поэтому сотрудничество было для нас естественным.
С некоторыми из авторов, с которыми мы работали, у меня сложились давние личные знакомства. Например, с Филиппом Тимишль мы знакомы уже более десяти лет; впервые встретились в Вене, когда он еще учился в Академии изящных искусств и участвовал в выставке в необычном пространстве — бывшей пиццерии и туалете в подземном переходе, и с тех пор поддерживали контакт. Сейчас мы оба живем в Париже, часто пересекаемся, я бывал у него в студии. За эти годы он вырос как художник, его нарративные видео-картины, совмещающие живопись и видео-экраны, входящие каждый раз друг с другом в очень неожиданный диалог, стали быстро узнаваемыми на международной арт-сцене и магнитами, привлекающими всеобщее внимание на таких событиях, как Лионская биеннале, и сейчас он представлен сразу тремя галереями — в Германии, Австрии и Франции.
Работы Джошуа Ситареллы почти никогда не появляются в ярмарочной и в галерейной среде, так как автор сознательно выстраивает свою карьеру вне традиционных арт-институций. Его практика — побочный эффект его исследований медиа-пространства и онлайн-субкультур, результат глубокого рисерча и журналистской расследовательской деятельности. Джошуа читает лекции, ведет популярное YouTube-шоу и подкаст, монетизируемый через Patreon и донаты, влиятельную рассылку на Substack — Do Not Research, а также сотрудничает с университетами и арт-школами. Его проекты если и выходят в оффлайн-пространство, то оказываются скорее на музейных выставках и биеннале, нежели в коммерческих галереях.
Его проект E-deologies, последнюю версию которого E-deologies VI мы представили на публике впервые, — обновленная версия этой серии, впервые показанной на 34-ой биеннале графического дизайна в Любляне и выставке-блокбастере Poetics of Encryption в KW Institute в Берлине в начале прошлого года. Серия флагов в E-deologies визуализирует с помощью спекулятивных флагов новые политические движения и субкультурные идеологии, которые служат маркерами для игры с идентичностью и нишевым персональным брендингом, будь то блокчейн-социализм или анархо-brat. Эти идеологии художником интерпретируются в виде узнаваемых визуальных символов из политики и поп-культуры, соединяя, казалось бы, несовместимые элементы, например, символику СССР с флагом ЛГБТКИА+ (прим. ред. — вынуждены сообщить, что на территории РФ международное общественное движение ЛГБТ и его структурные подразделения признаны экстремистской организацией) или эстетику анархизма с поп-культурными образами.
Говорить о постиронии, не затрагивая политику, невозможно, поэтому мне показалось важным включить эти флаги, причем не только внутри галереи, но и в формате паблик-арта, — размещенными на фасаде галереи. Это позволило выставке выйти за пределы своих стен и вступить в диалог с городским пространством и его жителями, привлекая еще больше зрителей.
А КАКИЕ ТЕМЫ В ОБЩЕМ, КАК ВАМ КАЖЕТСЯ, БОЛЬШЕ ВСЕГО ИНТЕРЕСУЕТ ХУДОЖНИКОВ В ЭСТОНИИ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 2-3 ГОДА? О ЧЕМ ИХ ИСКУССТВО?
Александр: Моя поездка в Эстонию на монтаж выставки была краткосрочной, но мне удалось узнать много новых имен и встретиться с теми, кто был заранее интересен. Например, с Ваймом Сарвом, который занимается этно-музыкологией, вокальными перформансами и возрождением языческой традиции эстонской эпической песни регилаул и национального устного фольклора. Сформировавшись в Канаде и получив образование в Стенфорде, он переехал три года назад в Эстонию, откуда у него предки, и стал очень интересным образом работать над возрождением местных забытых устных практик и выступать на музыкальных фестивалях по всему миру. Он из тех художников, которые производят дискурс, но полностью отсутствуют на рынке современного искусства и не показываются в галереях.
Подобных экспериментальных практик в Эстонии много, и они тоже насыщают арт-сцену смыслом и динамикой. Говорить о тематической специфике той или иной национальной сцены кажется абсолютной глупостью, так как даже в такой небольшой стране, как Эстония, среда очень разнообразна. Но, безусловно, специфика страны — близость к морю, обилие лесов — направляет внимание художников на работу с природными материалами, экологическими проблемами, геологическим прошлым региона, сохранением биоразнообразия Балтийского моря. Многие работают с натуральными пигментами, самодельным текстилем из волокон растений, экспериментальным садоводством и пермакультурой, но каждый по-своему, не образовывая какое-то единое движение или тренд. Эстония — часть свободного мира, поэтому мы видим широкий спектр индивидуальных подходов.
ПОНИМАЮ, О ЧЕМ ВЫ ГОВОРИТЕ. Я УЖЕ ТРЕТИЙ ГОД ЖИВУ В ТБИЛИСИ И ЗАМЕЧАЮ, КАК, БЛАГОДАРЯ БЕЗВИЗОВОМУ РЕЖИМУ С ЕВРОПОЙ, МНОГИЕ ХУДОЖНИКИ УЕЗЖАЮТ УЧИТЬСЯ В РАЗНЫЕ СТРАНЫ ИЛИ ПРОСТО МНОГО ПУТЕШЕСТВУЮТ, ОТКРЫВАЯ ДЛЯ СЕБЯ РАЗЛИЧНЫЕ КУЛЬТУРНЫЕ КОНТЕКСТЫ. ЭТО, БЕЗУСЛОВНО, СПОСОБСТВУЕТ РАЗНООБРАЗИЮ ГОЛОСОВ НА АРТ-СЦЕНЕ. ОДНАКО, В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ, В СВЯЗИ С ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИЕЙ, ХУДОЖНИКОВ, КУЛЬТУРНЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ И ГАЛЕРЕИ В ОСНОВНОМ ИНТЕРЕСУЕТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ТЕМА ТЕКУЩИХ СОБЫТИЙ В СТРАНЕ. ОТСЮДА И ВОЗНИК МОЙ ВОПРОС ПРО ТЕМЫ У ЭСТОНСКОЙ АРТ-СЦЕНЫ.
Ольга: Просто в Эстонии нет такой повестки, которая бы объединяла, кроме страха перед Россией. Но, к сожалению или к счастью, это не находит прямого отражения в произведениях искусства.
Александр: На выставке мы показываем работы Йоанны Ульфсак, обращающейся к понятной во всем мире эстетике раннего интернета или поп-культурных образов, но работая с тканями на жаккардовом станке, используя и свой опыт обучения в Нидерландах, и интерпретацию эстонских традиций.
Ольга: Кроме того, в своих инсталляциях она использует очень экспериментальные материалы: козьи шкуры, осиновое дерево, шерсть, яловые корни и так далее. Такие работы сложно воспринимаются на рынке в Эстонии. И продать их действительно непросто.
ОЛЬГА, ВЫ СЕЙЧАС СКАЗАЛИ, ЧТО АУДИТОРИИ ЧАСТО НУЖНО ВРЕМЯ ПРИВЫКНУТЬ. МНЕ ИНТЕРЕСНО УЗНАТЬ ВАШЕ МНЕНИЕ О КОЛЛЕКЦИОНЕРАХ И АУДИТОРИИ В ЭСТОНИИ. КАК ОНИ ВОСПРИНИМАЮТ СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО?
Ольга: Эстонский рынок искусства немного медлителен. Эстонцы, возможно, более циничны и не хотят поддаваться панике рынка. Например, если я что-то привожу в Нью-Йорк, я знаю, что нью-йоркские коллекционеры отреагируют быстрее. У меня есть подруга Маргот Самель, нью-йоркская галеристка эстонского происхождения, и я знаю, что там принято продавать работы еще до открытия выставки. В Эстонии же продажи происходят в течение года после выставки. Это может быть связано с другой эмоциональностью или культурной и экономической атмосферой.
С другой стороны, в Эстонии я вижу много уважения и интереса к художникам. Это идет еще с тех времен, когда было модно покупать эстонский нонконформизм. Современные художники воспринимаются как продолжатели этой традиции. Есть уважение к профессионалам, желание поддержать, а не просто потреблять искусство. Это, по крайней мере, мое мнение, основанное на моем круге общения.
Я много путешествовала, как в Россию, так и по Восточной Европе и, к сожалению, понимаю, что Эстония — маленькая страна с ограниченным рынком. Но, несмотря на это, отношение к искусству здесь очень достойное, и в нем сохраняются традиции. Коллекционеры и зрители, как правило, долго присматриваются, осознавая и анализируя. Это может быть связано с тем, что здесь всё происходит медленно. В моей галерее я уже чувствую свой вес на рынке, но для более молодых галерей это сложнее, им нужно больше времени.
КАК Я ЗНАЮ, В ПРОШЛОМ ГОДУ ВЫ ЗАПУСТИЛИ АРТ-ЯРМАРКУ ESTHER В НЬЮ-ЙОРКЕ. КАКИЕ У ВАС ПЛАНЫ НА ЕЕ РАЗВИТИЕ?
Ольга: Мы работаем над Esther с октября прошлого года. В ближайшие пару недель мы представим релиз, эскизы и нововведения. Мероприятие снова будет проходить в том же месте (прим.ред. — здание Эстонского общества образования в Нью-Йорке), но масштабнее. Мы планируем провести ее трижды: второй раз будет в мае 2025 года, а третий — через год.
КАК НЬЮ-ЙОРКЦЫ РЕАГИРУЮТ НА ТО ИСКУССТВО, КОТОРОЕ ВЫ ВЫСТАВЛЯЕТЕ НА ЯРМАРКЕ?
Ольга: Ярмарка у нас достаточно разносторонняя. В прошлом году участвовала галерея из Азии, и было много европейских галерей. Соответственно, нельзя однозначно сказать, как, поскольку галереи очень разные и у них разные контакты. Конечно, в США американское искусство потребляется больше, несмотря на всю интернациональность подхода. Но то, что The New York Times посвятил нам целую страницу, вероятно, говорит о том, что и сама газета считает наш проект интересным для местной арт-публики.
Думаю, это очень хорошая инициатива, потому что она совершенно некоммерческая, при этом кураторская, рафинированная и построенная на коммунальном подходе. Именно такие кастомные проекты отлично подходят для Нью-Йорка, особенно в контексте искушенной арт-сцены. В то же время, Нью-Йорк — очень дорогой город, и проводить мероприятия там крайне сложно. Поэтому то, что мы смогли сделать акцент на комьюнити и дать галереям возможность экспериментировать с тем, что они показывают, — очень важный аспект.
В Нью-Йорке всё очень дорого, корпоративно, и нет места для экспериментов. Художники уезжают, аренда большая, и Нью-Йорк уже не совсем такой, каким был даже десять лет назад. Именно поэтому наша инициатива была воспринята так положительно, ведь она сняла напряжение с галеристов. Когда участие в крупных ярмарках стоит от 30 тысяч долларов, то наше предложение выглядит совсем по-другому. Мы не пытаемся зарабатывать деньги таким образом.
В ОДНОЙ ИЗ ЗАМЕТОК НА ARTNET Я ПРОЧИТАЛА СМЕШНУЮ ФРАЗУ О ТОМ, ЧТО В НЬЮ-ЙОРКЕ НА ЯРМАРКАХ ИНОГДА МОЖНО ЗАПЛАТИТЬ 1500 ДОЛЛАРОВ ТОЛЬКО ЗА РОЗЕТКУ, А У ВАС ВСЕ ГОРАЗДО ДОСТУПНЕЕ.
Ольга: За розетку — это слишком! Но, в любом случае, да.
ВЫ МНОГО РАЗ УПОМЯНУЛИ, ЧТО У ВАШЕЙ ГАЛЕРЕИ ЕСТЬ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОДДЕРЖКА. НАСКОЛЬКО ЭТО ВАЖНО ДЛЯ ВАС И КАК ПОМОГАЕТ РАЗВИТИЮ?
Ольга: Например, на Esther я буду показывать одну американскую художницу Зоуди Бёрк, которая получила отличный опыт в Эстонии, закончив магистратуру художественной академии, и очень довольна своей жизнью здесь. Ей кажется, что даже если она получает 500 евро на свою новую выставку, это всё равно намного больше, чем то, что она может получить в Нью-Йорке как молодой художник. Я думаю, что наше правительство и государство должны давать пространство для экспериментов всем. И, хотя мы не можем сказать, что являемся лидерами рынка, возможно, мы лидируем в продажах относительно молодого искусства.
Хотя нас поддерживают умеренно, это создает ощущение, что нас замечают и ценят — как нашу работу, так и наш интеллектуальный вклад в развитие сцены и в образование публики. Понимаю, что мы получаем меньше, чем другие институты, работающие в формате полного нон-профита, но думаю, это важно и приятно. Я чувствую, что мы — часть сообщества, и нас замечают.
МОГУТ ЛИ МОЛОДЫЕ ГАЛЕРЕИ ИЛИ САМООРГАНИЗАЦИИ РАССЧИТЫВАТЬ НА ГОСУДАРСТВЕННУЮ ПОДДЕРЖКУ В ЭСТОНИИ? КАК ЭТО УСТРОЕНО?
Ольга: Если кто-то открывает свое пространство или инициирует что-то подобное, они могут получить поддержку. Это, на самом деле, болезненная тема для меня, потому что на данном этапе в Эстонии практически нет artist-run space. У нас есть несколько пространств, инициированных союзом художников, но всё равно нет ни одного полноценного artist-run пространства.
Я часто езжу в Хельсинки, потому что, на мой взгляд, там с этим гораздо легче, и все процессы более динамичные. Эстония — маленькая страна, всё меняется очень быстро, и сейчас как раз такой момент, когда новое поколение, возможно, совсем не хочет напрягаться. Но, в принципе, я думаю, что молодым организациям и пространствам на первый проект поддержку будет сложно получить, а вот на второй, если всё получится, комьюнити отреагирует и проект будет сделан правильно, поддержку можно получить. Но это не значит, что ты как галерист или организатор сможешь платить себе зарплату — можно делать что-то заметное и получать поддержку, но при этом не стоит ждать легких денег.
Я НЕМНОГО СМЕНЮ ВЕКТОР НАШЕГО РАЗГОВОРА И ХОТЕЛА БЫ ПОГОВОРИТЬ О ТОМ, ЧТО БЕСПОКОИТ МЕНЯ И МНОГИХ ЧИТАТЕЛЕЙ. АЛЕКСАНДР, КАКИМ ОБРАЗОМ ВАША ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СКЛАДЫВАЕТСЯ СЕЙЧАС В ЭМИГРАЦИИ? ПОЛУЧАЕТСЯ ЛИ У ВАС ОСТАВАТЬСЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНО ТОЛЬКО В СФЕРЕ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА?
Александр: Эмиграция, потеря работы в России, переезд, связанные с этим бюрократические проблемы, обрыв множества социальных связей, и процесс профессиональной пересборки себя заново на фоне той трагедии, которая происходит сейчас в Украине, для меня не проходили легко. После огромного количества отмены проектов и ежедневного сопротивления информационному насилию новостями сложнее всего было сохранить веру в профессию и силу культуры, в частности, в институциональное кураторство искусства, которое сопряжено с ощущением тотальной нестабильности и несправедливо низкой оплатой труда. Я нашел выход для себя в работе на себя, основал с друзьями небольшое агентство видео-продакшна и консалтинга для арт-институций Spiaggia Rosa, стал много заниматься арт-эдвайзингом, менторством, иногда писать для европейских арт-журналов, побывал в лучшей за всю свою жизнь исследовательской резиденции — в AIR351 в Португалии, где еще сильнее погрузился в эко-повестку, которая всегда мне была близка.
В начале пандемии я запускал в рамках биеннале в Порту проект Yugen в виде приложения для смартфонов, созданного в диалоге с 35 художниками со всего мира, и я искал повод вернуться в Португалию и основательнее изучить ее арт-сцену. Переехав во Францию, я начал сотрудничество с французским агентством Radicants, по приглашению которого в прошлом году я курировал вместе с Николя Буррио 10-ый юбилейный выпуск Asia Now — единственной в Европе ярмарки азиатского искусства. Посещения ярмарок для меня — это всегда большой стресс, не та динамика, в которой я люблю воспринимать искусство, и вечное ощущение невозможности успеть внимательно посмотреть все, что хочется. Всегда казалось, что в такой суете теряются любые смыслы. Я не являюсь заядлым коллекционером, но ощущение усталости от традиционных ярмарок как формата (fairtigue) не прошло и мимо меня. Тем не менее, ярмарки сейчас меняются, расширяют некоммерческие программы, экспериментируют с выставочными форматами, обрастают фестивальной атмосферой и зачастую производят гораздо более точные высказывания о текущем срезе искусства, чем проекты в музеях или даже биеннале.
У меня был опыт работы куратором фонда Cosmoscow и курирования проектов на греческой ярмарке Art Athina, но Asia Now стала определенно новым этапом. Ярмарка проходила в рамках осенней арт-недели во время Art Basel Paris в исторических интерьерах и анфиладе дворов Монетного двора по другую сторону Сены от Лувра и отличалась от всех других парижских ярмарок своей особой структурой, темпоральностью и бутиковым форматом, нацеленностью на междисциплинарность и эксперимент, передающих дух азиатских городов, где некоммерческое искусство, видео-арт, кулинарные события и перформансы занимают одно из ведущих мест. Ярмарку делает очень маленькая команда, и тема этого года была сформулирована командой как «Церемония», которой ярмарка собиралась отпраздновать свою 10-летнюю историю, и нам удалось сделать полноценное высказывание о том, как азиатские художники, живущие по всему миру и многие из которых были представлены и в Париже, и в коммерческом контексте впервые, интерпретируют религиозные и секулярные церемонии и ритуалы.
Подготовка к любой ярмарке не может обходиться без сюрпризов и форс-мажоров, но я никогда не сталкивался с таким уровнем свободы и доверия, предоставленной кураторам, где ограничением был лишь бюджет. Париж последние 5 лет испытывает культурный Ренессанс и происходящие здесь процессы очень интересны, но при этом, Франция — не самое приветливое место для арт-профессионалов из других стран, ее фокус на франкофонном мире, снобизм и достаточный консерватизм — не легенда, а реальность. Знание языка не спасает, поэтому приглашение на работу на ярмарке я объясняю, скорее, волей случая.
КАК ВАМ КАЖЕТСЯ, КАКИЕ ЕСТЬ НАИБОЛЕЕ ЭФФЕКТИВНЫЕ СПОСОБЫ ДЛЯ НАЛАЖИВАНИЯ ДИАЛОГА МЕЖДУ ЭМИГРАНТАМИ-ПРОФЕССИОНАЛАМИ АРТ-СРЕДЫ И МЕСТНЫМИ АРТ-КОМЬЮНИТИ?
Ольга: На данном этапе наша международная ситуация такова, что понятие «диалог» не всегда уместно. Я считаю, чтобы реализовывать проекты в Эстонии, нужно либо быть международной суперзвездой, желательно не из России, либо говорить на местном языке — это, наверное, единственный способ интеграции. Я не знаю, как обстоят дела в других странах, но в Эстонии ситуация именно такая. Думаю, ты, как эмигрант в Грузии, примерно можешь себе это представить.
ИМЕННО ПОЭТОМУ У МЕНЯ И ВОЗНИК ЭТОТ ВОПРОС. СЕЙЧАС Я ВИЖУ, ЧТО В ТБИЛИСИ СУЩЕСТВУЮТ ДВЕ АРТ-СЦЕНЫ — ЛОКАЛЬНАЯ И ЭМИГРАНТСКАЯ. И ДВЕ ЭТИ ЛИНИИ ПРАКТИЧЕСКИ НИКАК НЕ СОПРИКАСАЮТСЯ. ПОСКОЛЬКУ ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ ГРУЗИИ И ЭСТОНИИ ОТЧАСТИ СОВПАДАЕТ, МНЕ И СТАЛО ИНТЕРЕСНО СПРОСИТЬ ОБ ЭТОМ ВАС.
Ольга: Это постколониальная травма, которая продолжает поддерживаться, особенно сейчас. Мы — маленькое государство на границе с Россией, и это создает очень сложную, если не невозможную ситуацию для какого-либо диалога.
Александр: Благодаря Ольге я оказался на кураторской экскурсии Тамары Луук по замечательной выставке «Владимир Янкилевский и Валерий Виноградов. Элементарные формы и анатомия чувств» во временном павильоне Ласнамяе Таллинского дома искусства. Это учреждение ориентировано на российское сообщество, плотно проживающее в районе, где выстроен этот временный павильон, и ведет свою коммуникацию на трех языках — эстонском, английском и русском. Такие институции существуют, и они с уважением относятся также к своему русскоговорящему сообществу. Но это скорее исключение из правил.
Ольга: Я бы хотела быть более оптимистичной, но... на плаву нас держат в основном внутренние силы. Если ты искренне любишь искусство и занимаешься им, делишься своими интересами, своей работой, ты можешь найти свою нишу. Однако, конечно, существуют определенные ограничения, связанные в первую очередь с политикой и географией.
СПАСИБО БОЛЬШОЕ, ЧТО ПОДЕЛИЛИСЬ! В КОНЦЕ Я ХОТЕЛА ПОПРОСИТЬ ВАС ПОДЕЛИТЬСЯ 3-5 МЕСТАМИ, КОТОРЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО НУЖНО ПОСЕТИТЬ В ЭСТОНИИ.
Ольга: Что-то я еще и сама только узнаю. Например, Александр открыл для меня самоорганизованную резиденцию Massia в деревнее Массиару на границе с Латвией, о которой я раньше даже не слышала.
Журналистам и художникам нашего пресс-тура я показывала бывший музей оккупации, который сейчас называется «Вабаму». Это слово, образованное как бы от «свобода» и «здание» — то есть, здание свободы. Звучит очень органично на эстонском языке. Раньше это был музей оккупации, а теперь музей свободы. Очень интересная институция, основанная на деньги эстонцев, оказавшихся в изгнании после Второй мировой войны. Сейчас они сделали серьезный ребрендинг и пытаются построить новый образ и подход к правильному самоопределению.
Александр: Меня поразил очень скромный по размерам музей эстонской архитектуры, напротив которого я жил. Это крохотный музей, занимающий всего один зал, где представлены основные периоды развития эстонской архитектуры, в том числе работы и спекулятивный дизайн эстонских архитекторов, живущих по всему миру, от деревянного зодчества — до проектов футуристичных небоскребов в лос-анджелесском даунтауне.
По соседству с галереей Ольги находится новый центр современного искусства с интересными выставочными программами KAI. В Eesti Kunstimuuseum сейчас идет выставка, приуроченная к 10–летию со дня рождения Юло Соостера. Про художественный музей KUMU, думаю, и так все знают.
Ольга: Еще есть классный музей дизайна. Мне кажется, он даже интереснее музея архитектуры.
Александр: Любой визит в Таллин не будет полным без посещения сауны. Это важная часть местной культуры.
Ольга: Да! У нас есть разные подходы к сауне, мы равняемся на наших соседей-финнов. У нас есть культурная сауна, которая называется Logi. Это микро-инициатива в очень странном месте, прямо в центре города. В городе также есть старые сауны советских и царских времен — туда Саша не дошел. Наверное, побоялся!
Александр: Я, мне кажется, испытал околосмертный опыт, купаясь в конце января в Балтийском море после Logi сауны, где, как оказалось, нет душа, этого мне вполне хватило.
Ольга: В Эстонии, кстати, очень распространено купание в проруби. Многие занимаются этим осознанно, считая, что это полезно и помогает преодолевать состояние, которое в финском языке называют kaamos. Кажется, в русском это ощущение тоже интуитивно понятно — когда темно, холодно и нет никакой надежды в определенное время года.
Да, сауну стоит выбирать тщательно — есть несколько вариантов. Можно составить отдельный список с рекомендациями.
ЗВУЧИТ КАК ОПЫТ, КОТОРЫЙ ТОЧНО НУЖНО ПЕРЕЖИТЬ!
