Где создается красота: в мастерской Маяны Насыбулловой в Тбилиси

мастерская

Автор: Анастасия Лобачёва

Фото: Андрей Золотов

17 November, 2022

Побывали в атмосферном доме с красивым садом у Маяны Насыбулловой в Тбилиси, где она сейчас живет и работает. В прошлом году художница была у всех на слуху: она стала номинантом фонда Зверева, где представила интерактивную звуковую инсталляцию «Раскаты наивности», показала персональную выставку в музее Сидура. Сейчас у нее готовится к открытию еще один персональный проект в Санкт-Петербурге. Как Маяна планирует дальше развивать свою карьеру и что думает о перспективах своей карьеры? Мы поговорили о страхе и цензуре, о том, как советское прошлое влияет на наше настоящее, и узнали, почему художницу так часто преследует образ облаков.

ТЫ НЕДАВНО ПРИЕХАЛА В ТБИЛИСИ?

Да, мы с партнером приехали 18 сентября. Первые месяцы (здесь было слово, запрещенное законодательством РФ) мы провели в Ереване, но в итоге перебрались сюда, где Миша нашел хорошую работу. Мы пока не знаем, как нам дальше быть, но тут у нас есть возможность спокойно в этом разобраться.

Я пока не очень понимаю, как я смогу зарабатывать здесь, поэтому еще привязана к России, но я не думаю, что жизнь на две страны — это мой вариант. Сейчас взяла коммерческий заказ в Москве на оформление салона «Арт.И ногти». Владельцы, Яна и Антон, решили попробовать такой нестандартный подход — позвать не дизайнера, а именно художницу и дать свободу действия. Это очень мотивирует. Надеюсь получится хорошо.
А в декабре у меня выставка в галерее Anna Nova. Вместе с этой выставкой я завершаю и аренду своей мастерской в Петербурге, после чего вернусь в Тбилиси.

А ЧЕЙ ЭТО ДОМ, В КОТОРОМ ВЫ СЕЙЧАС ЖИВЕТЕ? ОН ДОСТАТОЧНО БОЛЬШОЙ, И ЗДЕСЬ МНОГО ЛЮДЕЙ!

Мы снимаем этот дом вскладчину с друзьями, но его история началась еще до моего приезда: дом заселили уехавшие в самом начале (здесь было слово, запрещенное законодательством РФ) разные бродяги от культуры. Это было большое хаотичное комьюнити, которое само собой распалось и разъехалось в разные стороны. Судя по байкам, передаваемым от старых жильцов, — нам, новым жильцам, они вели более праздный образ жизни в виде регулярных пьяных тусовок, а у нас с нынешними соседями более спокойный семейный вайб.

У нас есть символический старший, человек на которого записан договор — это VR-художник из Курска, Андрей Андреевич. Он единственный из первого «набора» продолжает тут жить. Мне кажется, Андреич хочет, чтобы это место само собой превратилось в арт-резиденцию, потому, когда искал сюда жильцов, набрал столько художников.

ТЫ ПЛАНИРУЕШЬ ДЕЛАТЬ УЖЕ ВТОРОЙ ПРОЕКТ, ОТРАЖАЮЩИЙ СЕГОДНЯШНИЕ СОБЫТИЯ. СТАЛКИВАЛАСЬ ЛИ ТЫ С ЦЕНЗУРОЙ И ЕСТЬ ЛИ КАКОЙ-ТО СТРАХ, КОГДА ТЫ ДЕЛАЕШЬ ТАКИЕ ПРОЕКТЫ?

Страх есть, но не такой, как в начале, и не такой, как перед выставкой в музее Сидура. Я стараюсь идти к тому, чтобы антивоенные действия и высказывания стали регулярной практикой. Я далеко не активистка, но верю, что если регулярно прикладывать небольшое усилие — репостить, донатить, искать в отделении полиции людей, подписывать петиции, писать политическим заключенным, говорить открыто всегда и со всеми, помнить, для чего ты это делаешь, — это все в сумме может точить камень тотальности.

С цензурой, наверное, я не сталкивалась. Мой опыт можно назвать позитивным, учитывая отмененные проекты, закрытые выставки и продолжающиеся увольнения. Думаю, моя выставка в музее Сидура не удостоилась внимания структур по двум причинам. Первая, сам Сидур — антивоенный художник. И, делая выставку в музее его имени, невозможно не попасть в этот нарратив. Вторая причина, может быть связана с расположением. Музей в Перово обращает на себя меньше внимания, чем музей Москвы. Но это всего лишь мои догадки.

На самом деле, работницы ММОМА давали огромную поддержку на протяжении всего процесса подготовки выставки. Цель была в том, чтобы открыто критиковать, но быть всем в безопасности.

Единственное, когда дело сделано, и выставка показана, задаешься вопросом: «Зачем это надо? Ничего же не поменялось. (здесь было слово, запрещенное законодательством РФ) еще идет».

ТЫ, КАК ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ДОЛГО РАБОТАЛ С КОЛЛЕКТИВНОЙ ПАМЯТЬЮ И СОВЕТСКИМ НАСЛЕДИЕМ, МОЖЕШЬ ОБЪЯСНИТЬ СЕБЕ, ПОЧЕМУ ЭТО ДО СИХ ПОР ТАК ВЛИЯЕТ НА ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ВСПОМИНАЮТ ОБО ВСЕМ С НОСТАЛЬГИЕЙ И ЖЕЛАЮТ ВСЕХ ПРИСОЕДИНИТЬ И ВЕРНУТЬ ТЕ ВРЕМЕНА?

Это сумма сложных обстоятельств, потому что, с одной стороны, есть достаточно сильный ресентимент, на который российская пропаганда сейчас цепляет наших сограждан. Это чувство обиды, неудовлетворенность, миф про «историческую справедливость» и прочее. При этом, есть какое-то невероятное, непостижимое недоверие ко всему. Его очень часто можно увидеть в разговорах с гражданами РФ: люди сильно не уверены в том, что происходит, и любое острое заявление они блокируют и изолируют.

У меня нет полной компетенции, но возникает ощущение, что это вековая оторванность людей от какого-либо воздействия на процессы, происходящие в стране, вековая традиция репрессий и колонизации, — они как будто бы подавили жизненную энергию. По всяким психоаналитическим штукам мы понимаем, что если оно скрыто, это не значит, что оно уходит, и в итоге проявляется в виде сублимированной злости.

Мне кажется, пройдя через переработку общественного сознания, которая особенно ярко произошла в 20 веке, люди просто уже не помнят, что такое нормально. Они забыли, что они граждане этой страны. Как будто бы все мысли о мирном существовании за многочисленными лозунгами и риторикой, связанной с величием нации и гражданским долгом, перестали быть видимыми и ощутимыми для людей. Люди чувствуют, что мир — это опасное место, в котором нужно, как самая злая травмированная собака, на всех срываться, чтобы тебя просто не трогали.

Думаю, есть очевидная проблема — отсутствие доступа и публичной рефлексии о государственных преступлениях, которые происходили на протяжении всей ее истории. Это и Большой террор, и тяжелейшие колонизации коренных народов и колониальная политика, через которую они прошли. Получается, образуется некоторая пустота там, где должны находиться факты и воспоминания. Эту пустоту очень активно в постмодернистские 90-е стали заполнять всем подряд. Тогда произошел большой всплеск мистического сознания. В тот период появилось огромное множество конспирологических теорий, вышло много спекулятивных документальных фильмов, которые для своего момента стали ярким явлением.

Это какой-то бесконечный нью-эйдж в плане коллективной памяти и того, как она применяется на деле. Что-то типа «мысли материальны, думай позитивно, нет никакой точной информации, мы ничего не можем знать», а на самом деле ­ — можем, все проверено, все доказано, все инструкции выписаны.

Когда нацисты проиграли Вторую Мировую войну, американцы проводили серьезные социальные мероприятия, чтобы объяснить, что такое холокост. Я думаю, такие практики могут быть очень эффективны, но кто таким будет заниматься, кто пойдет на такое, и кто вообще захочет об этом читать? Люди просто устали, люди измучены. Большая часть живет в бедности, уровень нормализованного насилия довольно высокий. Насилие в языке, насилие в семье, насилие в школе. В данном контексте сложно увидеть картину целиком и начать коллективные действия. Возможно, люди действительно устали от бедности, постоянных кризисов, и они не имеют никакого желания соприкасаться ни с чем неприятным. Но чтобы сделать дом чистым, нужно залезть в грязь.

КСТАТИ, ГРУЗИЯ ОЧЕНЬ СИЛЬНО ПОКАЛЕЧЕНА СОВЕТСКИМ СОЮЗОМ. ТЫ НАХОДИШЬ ЗДЕСЬ ДЛЯ СЕБЯ ПОЧВУ ДЛЯ РАБОТЫ?

Я провела здесь еще мало времени, пока только на этапе изучения. Тут просто классно. И, кстати, тут я узнала, что Грузия — это колониальное название. На самом деле страна называется Сакартвело. Местного языка так же коснулась русификация, и при этом стране картвелов удалось разорвать эту колониальную наследственность.
Я не рассматриваю это как почву для работы. Не понимаю пока, как я себя чувствую в связи с переездом, так что просто наблюдаю. Учу грузинский.

НА ГРУЗИНСКИЙ ЯЗЫК ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ОЧЕНЬ ПОВЛИЯЛ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ. В НЕМ ЕСТЬ АБСОЛЮТНО РУССКИЕ СЛОВА. Я ЗДЕСЬ ПОЗНАКОМИЛАСЬ С ПАРНЕМ ИЗ АРМЯНСКОЙ СЕМЬИ, НО РОДИЛСЯ ОН В ГРУЗИИ, И ВСЯ ЕГО СЕМЬЯ ГОВОРИТ НА РУССКОМ. ОН ДАЖЕ РАССКАЗАЛ, ЧТО ЧАСТО ДУМАЕТ НА РУССКОМ.

Да, поэтому круто встречать здесь молодых людей, которые не знают русского и рассуждают в логике: «А зачем мне его знать?». Помимо базовой свободы выбора, в этом много символической пользы, такой, как прерывание колониальных традиций, но и осознанное отношение к языку. Сохранение языка — это моя личная боль в том числе, ведь в моей семье никто не знает и не знал татарского. И сейчас, начав его изучать, я не до конца отдаю себе отчет ради чего, у меня никогда не было аутентичного контекста.

ТЫ ГОВОРИЛА, ЧТО ИСКУССТВО ПОМОГАЕТ И ВЫТАСКИВАЕТ ТЕБЯ. МОЖЕШЬ РАССКАЗАТЬ, КАК? И НАД ЧЕМ ТЫ РАБОТАЕШЬ СЕЙЧАС?

То, что я делаю сейчас здесь, это просто арт-терапия, чтобы расслабиться и отвлечься. Нашла ящик с бисером, и это просто релакс — надевать бусинки на ниточку. Делаю антивоенные новогодние гирлянды. Получается, что занимаюсь искусством больше для себя, в качестве отдыха.

Проект, который я планирую показать в Anna Nova, будет очень схож с проектом в музее Сидура. Мелкой формой и пластикой я буду показывать некое множество судеб людей, которые уходят. Кто-то уходит на (здесь было слово, запрещенное законодательством РФ), кто-то уходит из страны, кто-то уходит умирать. Обозначить, в том числе, очень большие процессы движения людей сейчас. Совершенно дисбалансные, кризисные, и которые будут приводить к еще большему количеству обострений. Хочу создать тотальную инсталляцию: процессия маленьких человечков, которые куда-то идут и становятся большой уходящей толпой.

Я все еще очень люблю керамику, которой здесь, в Тбилиси, совершенно не занимаюсь, потому что у меня нет оборудования. Больше занимаюсь графикой, делаю крафтовую линогравюру, плету из бисера и думаю про предстоящий проект.

ТЫ НАЧИНАЛА В БАРНАУЛЕ И НОВОСИБИРСКЕ, ПОТОМ ПЕРЕЕХАЛА В МОСКВУ, А ЗАТЕМ В ПИТЕР. РАССКАЖИ ОБ ОТЛИЧИЯХ, КОТОРЫЕ ТЫ НАБЛЮДАЛА МЕЖДУ СВОИМ РОДНЫМ ГОРОДОМ И МОСКОВСКОЙ ТУСОВКОЙ? СЛОЖНО ЛИ БЫЛО ВЛИТЬСЯ В НЕЕ, И КАК ЭТОТ ПРОЦЕСС У ТЕБЯ ПРОИСХОДИЛ?

Самое главное отличие — отсутствие рынка. В Сибири, как в большинстве регионов России, мало распространена практика платить гонорары, более того, некоторые площадки хотят, чтобы ты заплатил им за то, что будешь у них выставляться. Эта традиция эксплуатации художников, желающих просто показать свои работы, дошла до того, что в Новосибирске проводят платные опен коллы для своих художников, оправдывая это тем, что якобы все так делают.

Занимаясь искусством в Сибири с самого начала нет ожидания, что в какой-то момент это поможет заработать на жизнь. Мотивация в том, чтобы создать какую-то свою альтернативу тому, что предлагают официальные беззубые площадки. И по итогу условной выставки ценен уже сам факт того, что она состоялась. В Москве есть возможность зарабатывать, занимаясь искусством, и это не обязательно продажа произведений. Это гонорары за институциональные проекты, грантовые и стипендиальные программы. Все это в сумме, конечно, ощущается, как более дружелюбная среда обитания, чем мой любимый Новосибирск.

Сейчас я понимаю, что разумнее было бы поступить куда-нибудь учиться, переехав в Москву: так ты сразу попадаешь в сообщество, на выставки, оттуда на какой-то рынок. Но я, когда переехала, подумала, что слишком хороша для этого. Я была в полной уверенности, что все знаю и понимаю, и поэтому не пошла никуда учиться. Из-за этого на протяжении всех трех лет, что я жила в Москве, я так и не смогла включиться в московскую движуху. Несмотря на то, что завела множество дружественных контактов, была в мастерских «Гаража», я все еще чувствовала, что не часть этого мира, хотя, может, все себя так чувствуют. Но я говорю это без досады, просто не чувствовала себя частью комьюнити. Хотя его и мысленно охватить весьма проблематично, поэтому не странно чувствовать дистанцию.

ТЫ ТАКЖЕ В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ РАБОТАЛА СО ЗВУКОМ. ПОЧЕМУ РЕШИЛА ЭТИМ ЗАНЯТЬСЯ?

Я довольно давно этим занимаюсь, просто это никогда не было частью публичной практики, потому что я до сих пор отношусь к этому как к тому, что делаю для себя. Работа со звуком во многом связана со звуковой средой Сибири. У нас свои невероятные саунд артисты, экспериментальные лейблы, концерты и фестивали. В смысле были, до (здесь было слово, запрещенное законодательством РФ). Честно, когда я думаю про сибирскую тусовку, то понимаю, что невозможно было бы пройти мимо звука.

Все началось как у всех. Мы с другом решили понойзить, покрутить крутилки, поискать свой звук и записать это. Один дружественный журнал о современной философии lmnt.space взял наш нойз-перформанс как иллюстрацию к тексту, это видео увидели нойзеры из Перми, и позвали нас выступить. Потом мне захотелось это как-то активнее включать в свою практику. Я стала делать звуковые скульптуры, с возможностью генерации звука или его передачи.

У меня появилась идея: сделать выставку с нойз-скульптурами. И так совпало, что я давала интервью журналу «Собака», и его брала Александра Генералова, которая курировала пространство «Стыд» в Петербурге. В конце нашего разговора она предложила сделать выставку. Это меня подстегнуло, и я сделала целую серию звуковых монстров. На протяжении всего дня в течение двух недель я сидела внутри инсталляции и делала нойз.

ТЫ ЧАСТО ОБРАЩАЕШЬСЯ К ОБРАЗУ ОБЛАКА. В НОВЫХ ОБЪЕКТАХ ДЛЯ ОБЪЕДИНЕНИЯ ВНОВЬ ВОЗНИКАЮТ ОБЛАКА. ЧТО ЭТО ЗА СИМВОЛ?

Я точно помню момент из раннего детства, где лежу в луже и абсолютно счастлива, расслабленно смотрю часами на облака. Это образ, который занимает много места в моем сердце, но ни к чему не привязан. Просто очень люблю облака. Я начала с ним активно работать на Красноярской биеннале, где сделала первую инсталляцию из облаков. В ней они имели очертания советских символов: таких как звезда, серп и молот… Образы советских геральдик то ли распадаются в воздухе под влиянием ветра, то ли зависают и придавливают смотрящего. Этот опыт был не самым удачным в эстетическом плане, но он был важным.

Потом была «Немосква», инсталляция с облаком в Ташкенте, в Берлин я предложила инсталляцию «Опять все происходит», которая была ответом на «Опять ничего не происходит». Потом эту же инсталляцию попросили на фестиваль в Комарово, она же ездила в «Триумф». Я какое-то время регулярно обращалась к этому образу.

У меня также была инсталляция, которая перешла сейчас в постоянную экспозицию Красноярского музея, где из облака свисают корни, и когда ты их трогаешь, они шумят и разговаривают. Это, кстати, была очередная попытка интеграции звука.

Возможно, это наивно, что я так цепляюсь за этот образ из детства. Вероятно это тоже своего рода арт-терапия — находить в работе возможность себя порадовать облачком.

мастерская

Автор: Анастасия Лобачёва

Фото: Андрей Золотов

17 November, 2022