Художник Владимир Чернышёв: «Мне важно, чтобы инсталляции оставались равнодоступными, автономными и в каком-то смысле ничьими»
Владимир Чернышёв, резидент студии «Тихая», известен своими «Загородными практиками» — инсталляциями, на поиски которых многие арт-энтузиасты отправляются в нижегородские леса. Весной у художника завершилась выставка в Дрездене, а в сентябре он выпустил коллаборацию с брендом LIME. Совсем скоро, 31 октября, совместно с Artwin gallery в Лондоне откроется его новый проект под кураторством Алеси Веремьевой "Heavy Water", который объединяет графику и фотодокументацию загородных инсталляций.
Перед отъездом в Лондон нам удалось встретиться с Владимиром в его родном Нижнем Новгороде, чтобы найти загородом новый объект «Замок». Мы обсудили, как жить в медленном ритме в столь стремительное время, почему важно отказываться от проектов и как не бояться совершать ошибки.
ВОВА, ТЫ КАК БУДТО БЫ ДОВОЛЬНО ЧАСТО В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ДАЕШЬ ИНТЕРВЬЮ. ЗНАЮ, ЧТО НЕ ВСЕМ ХУДОЖНИКАМ ЭТО ДАЕТСЯ ЛЕГКО. РАССКАЖИ, КАК У ТЕБЯ? ПУБЛИЧНЫЙ ЛИ ТЫ ВООБЩЕ ЧЕЛОВЕК?
Каждый раз, когда меня об этом спрашивают, я говорю, что редко разговариваю об искусстве. В первую очередь имея в виду публичные выступления или лекции. В моей практике такого почти нет, но на запросы со стороны медиа стараюсь отвечать. Все такие разговоры обычно проходят в режиме потока, без какой-то специальной подготовки.
А ПОЧЕМУ ТАК? ТЫ ПРОСТО НЕ ЛЮБИШЬ ГОВОРИТЬ О СВОЕМ ИСКУССТВЕ?
Возможно, это прозвучит странно, но я не очень люблю говорить в целом. Мне всегда интереснее слушать. Говорить о своем искусстве — значит предъявлять себя как автора через язык, это очень непростой опыт. Мне важно, чтобы вещи жили и говорили о себе самостоятельно. Я могу обозначить контуры, а дальше стараюсь не мешать. В широком смысле язык — это редукция, это коридор. Хочется, чтобы работы размещались в пространствах самых разных смыслов, а не в знакомых коридорах.
В ТАКОМ СЛУЧАЕ, ИНТЕРЕСНЫ ЛИ ТЕБЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ЗРИТЕЛЕЙ СВОИХ РАБОТ?
Да, конечно. Иногда я думаю, что произвожу такие черные дыры, которые можно интерпретировать совершенно по-разному. Поэтому с удовольствием слушаю мнения, когда появляется такая возможность.
СО СТОРОНЫ КАЖЕТСЯ, ЧТО У ТЕБЯ СЕЙЧАС ДОВОЛЬНО МНОГО РАЗНЫХ ПРОЕКТОВ, И ТВОЯ КАРЬЕРА НА ВЗЛЕТЕ. ОЩУЩАЕШЬ ЛИ ТЫ САМ, ЧТО СТАЛ ПОПУЛЯРНЕЕ?
У меня есть свой ритм, в котором я живу последние несколько лет, и он не сильно меняется — это один-два крупных проекта в год, все остальное — по ситуации. Я никогда не берусь за проекты в фоновом режиме. Сомневаюсь — тоже не берусь. В целом я супер-медленный, и считаю, что гораздо важнее чего-то не сделать, чем сделать. Что касается внимания, сложно сказать. Все-таки в основном со зрителями я контактирую опосредованно и не часто. Мне важно оставаться в стороне. Я практически не ощущаю прилива внимания, если не считать сейчас лавину отметок в соцсетях в связи с коллаборацией с LIME.
РАССКАЖИ ОБ ЭТОМ — КАК ДОЛГО ГОТОВИЛАСЬ КОЛЛАБОРАЦИЯ И ДОВОЛЕН ЛИ ТЫ РЕЗУЛЬТАТОМ?
Над этой коллаборацией мы работали год, было проделано много невидимой работы — выставка и релиз коллекции лишь результат. Сам процесс складывался из частых созвонов, согласований, сверки на всех этапах, синхронизации друг с другом. Это была достаточно медленная работа, без лишней спешки. Наверное, это один из самых спокойных проектов, который я делал, все противоречия, которые возникали, решались очень взвешенно.
Да, я доволен, поначалу были разные сомнения, ведь я никогда не работал с таким крупным брендом. Было важно найти баланс между предметом гардероба и художественным высказыванием. Мне кажется, нам удалось.
А ПОЧЕМУ В КАЧЕСТВЕ ОДЕЖДЫ ДЛЯ ЭТОЙ КОЛЛАБОРАЦИИ БЫЛО ВЫБРАНО ИМЕННО КИМОНО?
Кимоно — это вещь, которая связана с дисциплиной, чувством дистанции и равновесием. Нам не хотелось делать просто мерч на футболке или худи. Кимоно — про медленный подход к жизни, про наблюдение и внимание к повседневности. Все эти принципы мне важны и в своей постоянной работе.
МЫ МНОГО ГОВОРИМ СЕЙЧАС ПРО НЕСПЕШНОСТЬ И МЕДЛЕННЫЙ РЕЖИМ СУЩЕСТВОВАНИЯ. НО КАК ТЕБЕ САМОМУ ЖИВЕТСЯ В ДОВОЛЬНО БЫСТРОМ СОВРЕМЕННОМ МИРЕ?
Это непростой вопрос. Думаю, одна из причин, по которой я живу и работаю в Нижнем Новгороде, — это желание сохранять неспешный ритм жизни. Более прикладной рецепт — лодка с мотором; выходишь на воду и все становится спокойнее. К тому же, все мои инсталляции находятся за городом, в лесу. Такой контекст сам по себе подразумевает некоторую размеренность и неторопливость.
МЕНЯ ЭТО ИСКРЕННЕ ВОСХИЩАЕТ, ПОТОМУ ЧТО УМЕНИЕ НЕ СПЕШИТЬ — ЭТО ТО, ЧЕМУ Я ВСЕ ЕЩЕ УЧУСЬ. В ДРУГИХ СВОИХ ИНТЕРВЬЮ ТЫ РАССКАЗЫВАЛ, ЧТО ОТКАЗАЛСЯ ОТ ПРОЕКТА О ЗАБРОШЕННЫХ ДЕРЕВНЯХ, ПОТОМУ ЧТО ПОНЯЛ, ЧТО ЭТО ДОВОЛЬНО СЛОЖНАЯ ТЕМА. МОЖЕШЬ ЛИ ТЫ ПОДЕЛИТЬСЯ ЛАЙФХАКОМ, КАК ПРИНИМАТЬ ТАКИЕ РЕШЕНИЯ И УМЕТЬ ПРИЗНАВАТЬ СЕБЕ, ЧТО ОТ ЧЕГО-ТО НУЖНО ОТКАЗАТЬСЯ?
У меня есть ощущение, что я все время работаю над ошибками. Когда ты разрешаешь себе ошибаться, то и признать, что выбранная стратегия неправильная, становится гораздо проще. Например, в мастерской я часто работаю с деревом, могу месяцами создавать изображение, а потом все стереть шлейф машиной и начать сначала. Вообще создавать что-то в мастерской своими руками в XXI веке, медленно и кропотливо — значит предъявлять собственную утрату. Это зачастую бесполезный труд, не приводящий ни к чему. Тоже самое касается печати офортов или долгой работы над графикой. С проектами сложнее. Но в принципе с «Заброшенной деревней» произошло именно так. Я критически отношусь к проектно- ориентированному образу жизни и не разделяю энтузиазма по поводу показателей. Не получилось — начинаю заново.
ПОКА ТЫ РАССКАЗЫВАЛ, Я ВСПОМНИЛА, ЧТО, КОГДА УЧИЛАСЬ, МОЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ — ВОРОНЕЖСКИЙ ХУДОЖНИК НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВ — ГОВОРИЛ, ЧТО ЗАНИМАТЬСЯ ИСКУССТВОМ КЛАССНО ИМЕННО ПОТОМУ, ЧТО МОЖНО СОВЕРШАТЬ ОШИБКИ, НАЧИНАТЬ ЗАНОВО И ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАТЬ.
Да, надо сказать, что в жизни так не всегда работает!
Я ЗНАЮ, ЧТО РАНЬШЕ, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ ВСЕ ТВОИ ЗАГОРОДНЫЕ ОБЪЕКТЫ, НУЖНО БЫЛО НАПИСАТЬ ТЕБЕ И ПОПРОСИТЬ КООРДИНАТЫ, НО НЕДАВНО ТЫ ВСЕ-TAКИ СДЕЛАЛ БУМАЖНУЮ КАРТУ СО ВСЕМИ ТОЧКАМИ. ПОЧЕМУ ТЫ ПОМЕНЯЛ СВОЕ РЕШЕНИЕ?
Мне нравится думать о карте как об артефакте, который человек может забрать с собой. Это то, что останется после поездки. Она напечатана на ризографе и пачкается, как и многие мои другие работы на бумаге. К тому же на карте обозначены утраченные рисунки. Как еще можно маркировать в пространстве то, чего уже нет, сместить внимание в сторону жизненного цикла работ. Их невечности. Честно говоря, сама по себе карта не самая удобная, но с ее помощью все же можно ориентироваться.
Второй важный момент — карта позволяет получить более личный опыт, и вынести меня, как автора, за скобки. Мне не хочется становиться экскурсоводом или говорящим проводником. Самостоятельная прогулка — гораздо более подходящий способ посмотреть загородные работы.
СЕЙЧАС ТАМ КАК РАЗ СТРОИТСЯ ТВОЙ НОВЫЙ ОБЪЕКТ — ЗАМОК. РАССКАЖИ НЕМНОГО О НЕМ.
Да, в этом году мы строим инсталляцию, которая не просто называется «Замок», но по сути им и является. Это деревянное строение, которое находится в глубине леса в той же локации в Нижегородской области, где и остальные загородные инсталляции.
Если коротко, то это замок-лабиринт. Внутри него множество узких коридоров, неудобных комнат и тупиков, есть лестницы. Замок имеет двойные полые стены и прекрасно подходит для проживания насекомых. Уже во время монтажа мы заметили, как начали появляться лисы и делать подкопы под первый этаж. Забегая вперед, я бы не рекомендовал это место к посещению (шучу). Но некоторая осторожность точно не помешает.
Замок — это не работа о чем-то, он сам является чем-то. Это место, в котором пересекается и наслаивается несколько контекстов и важных для меня тем. Мне хотелось спроектировать и организовать «нездешнее» пространство, которое могло бы восприниматься через несоответствие или анахронизм. Это нечто Другое, функционирующее не только как концептуальное произведение, но и архитектура, работающая аффективно. Здесь можно говорить о категориях жуткого или бессознательного в целом.
Например, в каком-то смысле Замок — это негативное пространство. Из-за темноты и слабой возможности ориентироваться в помещениях и коридорах инсталляции границы собственного тела воспринимаются скорее в качестве утраты или синтеза с лабиринтом: в замке практически нет окон и свет едва проникает сквозь щели в стенах.
Замок можно определять очень по-разному. Это и фрагмент, и механизм, и убежище, и гигантский отель для насекомых. И в принципе все, что вы сами захотите. Такое «вместилище для множеств». Именно поэтому лабиринт не имеет выхода, возвращая посетителя обратно к самому началу. Это ненарративная, зацикленная штука. Мне бы не хотелось ограничивать Замок определенным прочтением, как в принципе и все, что я делаю.
Еще один важный момент. Замок, как материальный объект, никому не принадлежит, не заложен и не участвует в спорах. Как произведение он никогда не сможет стать чьей-то частной собственностью физически.
ЗАМОК ЕЩЕ ПОКА НЕ ЗАКОНЧЕН?
Мы планируем завершить все строительные и финишные работы до конца этого года. Сейчас нам осталось установить несколько дополнительных внутренних перегородок, ограждения лестниц, окрасить поверхность в темный цвет.
Как и другие загородные инсталляции, Замок не имеет финальной версии и будет изменяться под воздействием окружающей среды.
НЕ МОГУ НЕ СПРОСИТЬ, ИНТЕРЕСУЮТСЯ ЛИ КОЛЛЕКЦИОНЕРЫ ПОКУПКОЙ ТВОИХ ЗАГОРОДНЫХ ИНСТАЛЛЯЦИЙ? ИЛИ, В ПРИНЦИПЕ, ЭТО НЕ ВКЛАДЫВАЕТСЯ В ТВОЮ КОНЦЕПЦИЮ О ТОМ, ЧТО К ЭТИМ РАБОТАМ ОДИНАКОВЫЙ ДОСТУП ДЛЯ ВСЕХ?
Да, были вопросы относительно покупки «Остановки», но дальше переговоров дело не пошло. Тут нужно понимать, что это очень специальные вещи, требующие совершенно другого отношения как в юридическом, так и в практическом смысле. Мне важно, чтобы инсталляции оставались равнодоступными, автономными и в каком-то смысле ничьими.
В тоже время в случае загородных инсталляций я обычно прибегаю к такому «пост-фандрайзингу». Сначала строю на свои средства, потом выпускаю небольшие тиражи офортов, шелкографии или принтов. Мне кажется, это еще один важный формат коммуникации с теми, кто хочет поддержать продакшн и получить что-то «специальное» себе в коллекцию. Плюс, это возможность сохранять ту самую автономию и делать именно то, что хочется. Чтобы окупить строительство «Замка», я планирую выпустить castle pack, в котором будут такие вещи, как архитектурные планы лабиринта, напечатанные лимитированным тиражом, новая карта «Загородных практик» и кое-что другое.
У ТЕБЯ НЕДАВНО БЫЛА ВЫСТАВКА В ДРЕЗДЕНЕ, А СКОРО — И В ЛОНДОНЕ. КАК ТАМ ЗРИТЕЛИ ВОСПРИНИМАЮТ ТВОЕ ИСКУССТВО? ОТЛИЧАЕТСЯ ЛИ ВООБЩЕ ЭТО ВОСПРИЯТИЕ?
Мои работы строго не привязаны к географии, они воспринимаются достаточно просто и универсально. Например, в Дрездене по случаю празднования во всей Германии 250-летия Каспара Давида Фридриха, мы касались теории и философии романтизма в современном прочтении. Это был проект "The Flame Devours My Every Step" в Kunstverein (куратор Алеся Веремьева). Часть графических работ, показанных на этой выставке, изначально экспонировались в студии «Тихая» на выставке «Красная река» в моем родном Нижнем Новгороде. Хотя изначально, еще несколько лет назад, я планировал показать эту серию в совершенно другом музее за рубежом.
31 октября вместе с Artwin gallery мы открываем проект в Лондоне в постоянном выставочном пространстве Frieze — No 9 Cork Street Gallery. Выставка называется "Heavy Water". Кроме графики и новых работ, мы покажем документацию загородных инсталляций. Это будет точка пересечения студийных и ленд-арт произведений (когда нужна точность, я употребляю термин site-specific вместо ленд-арта, но это отдельный разговор) и размышление на тему трансформации и распада. Вообще ленд-арт в Великобритании — достаточно распространенная история, поэтому я рассчитываю, что мне будет, о чем поговорить с местными зрителями.
ТЫ СКАЗАЛ, ЧТО В РОМАНТИЗМЕ ПЫТАЛСЯ НАЙТИ ЧТО-ТО АКТУАЛЬНОЕ ДЛЯ НАС СЕЙЧАС. ПОЛУЧИЛОСЬ?
Романтизм, как историческая эпоха, остался в прошлом, романтизм, как феномен — активно переосмысляется на философских факультетах в современной академической среде. Об этом пишут такие авторы как Далия Нассар, Фредерик Байзер, Питер Осборн (все они являются действующими преподавателями разных университетов) и многие другие. На русском языке, например, в доступе есть классные доклады от участников центра практической философии «Стасис» при Европейском Университете.
Это отдельная очень интересная тема, в раннем романтизме угадываются признаки концептуального искусства, иные отношения со временем и субъектом искусства. Например, благодаря романтизму, мы можем говорить о том, что не только мы смотрим произведение, но и произведение смотрит нас, и в этом смысле мы имеем дело с движением от антропоцентризма, редукционизма и просветительского пафоса в сторону Природы, экологии и вообще обстоятельств непреодолимой силы.
Но, в любом случае, мой интерес к разным течениям носит очень специальный и переменчивый характер. Я стараюсь не замыкаться на чем-то одном и находить что-то, что мне кажется важным в зависимости от конкретного контекста.
ЕСТЬ ЛИ ЧТО-ТО ЕЩЕ, ПОМИМО ОТКРЫВАЮЩЕЙСЯ СКОРО ВЫСТАВКИ В ЛОНДОНЕ? СТОИТ ЛИ ЖДАТЬ ОТ ТЕБЯ НОВЫХ ВЫСТАВОК ИЛИ ПРОЕКТОВ?
Обычно я не строю строгих планов дольше, чем на год вперед, все время держу руку на пульсе и ориентируюсь по ситуации. Есть конкретные планы на 2025 год, но пока я их нигде не анонсирую. Как минимум мне нужно достроить Замок.