НАСЛЕДИЕ ТРАДИЦИЙ: OBDN x REEBOK

ЮХАНН НИКАДИМУС

художник, дизайнер одежды

Я занимаюсь реконструкцией кокошников – шью копии предметов, которые носили в XVIII-XIX веках, изучаю и сохраняю всю технологию их шитья. Информацию черпаю в музеях и специальных изданиях, что-то додумываю и разгадываю сам. Шью из антикварных и современных материалов.

Около шести лет назад меня заинтересовал кокошник как культурное явление. Тогда Ярина Николаева, руководительница фольклорного ансамбля, в котором я пел, предложила научить меня шить. Так я начал углубляться в тему и случайно стал специалистом.

Была в этом какая-то глобальная несправедливость: 'кокошник' все знают, никто не видел. Его нельзя купить, чтобы обладать, нельзя потрогать. Огромная страна предлагает мне только пластмассовый карнавал. Мне захотелось привнести некое равновесие – вот мастер, он шьет 'по-настоящему', показывает, продает и учит.

Первые работы я выполнял с подходом реконструктора: высчитывал миллиметры, искал 'те самые' материалы, повторял существующее. Однако пришел к мнению, что в XVIII веке мастера не шили реконструкцию на реконструкцию, реплику на реплику. Мода менялась, внедрялись инновации, появлялись новые материалы, красители, технологии, и народный костюм эти новшества в том числе принимал и усваивал.

И я, чтобы быть мастером, который делает живые вещи, должен последовать этому пути – найти баланс между привнесением и повтором, между технологиями и традицией.

И здесь возникает множество важных вопросов: что в кокошнике может измениться, чтобы он остался собой, не став 'дизайнерским' головным убором?

В некотором смысле я и историк, и художник – материализую предметы, которые вышли из обихода 100-200 лет назад, но память и интерес к ним сохранились. Я открываю невидимый сундук из волшебной страны 'А-вот-раньше' и достаю в нашу реальность сказочные артефакты. Можно по-разному делать мир лучше, надеюсь, что мой способ делает людей добрее, а взаимоотношения более теплыми.

Предметы с историей увлекали меня с детства. У моих бабушек всегда были старинные шкатулки, радиолы, киоты, книги – и рассматривать их несовершенство я мог подолгу. Эти же эмоции я часто испытываю и в своей работе.

Не могу однозначно ответить, почему я занимаюсь кокошниками. Есть мотиваторы, триггеры, есть азарт. Но есть в нашем языке и такое понятие, как 'призвание', оно идеально отражает смысл: некая сила призывает или заставляет тебя выполнять действия. И если прислушиваешься, то на пути начинаешь встречать помощников и проводников. Все, как описано в сказках. Мы ведь не всегда выбираем сами. Как, например, можно решить стать гениальным хирургом? Влияющих факторов много. И мне, конечно, повезло найти свое дело после тридцати, даже без 'декоративно-прикладного' образования, стать уникальным специалистом, перешагнуть из хобби в профессию.

Наследие русской культуры и материальная история в целом – это настоящая Атлантида, огромный айсберг. Утраченное богатство, которое никогда не вернется, но никогда и не закончится. Культура – это клад, который нельзя выкопать полностью, можно только углубляться. А по-настоящему обогатит тебя здесь любая мелочь.

СОНЯ УТКИНА

иллюстратор и художница, работает с графикой и керамикой

Я выросла в многодетной и творческой семье: папа архитектор, мама художник. Дома всегда была атмосфера творчества. В семье много делали руками – елочные игрушки, гирлянды, клеили папье маше, готовили, лепили, множество сфер творческих в моей детской жизни было затронуто. В 11 лет я поступила в художественную школу, а потом в ГИТИС на театрального художника.

В детстве было несколько любимых книжек с иллюстрациями Билибина, Васнецова, Мавриной. Особенно Билибин и его орнаментальные декоративные плоскости вызывали у меня безумный восторг. А каждое лето ездили с семьей в Тверскую область – босяком по траве, речка, печка, костер, поля, леса, потрясающей красоты дома со ставнями. Это часть моей жизни, которая вдохновляет меня на творчество.

Так получилось в моей жизни, что я оказалась в русском секторе. Я правда не специально, но это захватило меня и не отпускает.

Я фанат деревянной архитектуры, и я просто не могу ее не рисовать. Дома, которые рушатся, безумной красоты. Когда я вижу эти уникальные постройки, у меня мурашки, но обычно это все стоит посреди кучи мусора. Жизнь вокруг слишком тяжелая, проблемы, безработица. Я много об этом думаю: невероятная природа, а отдельно стоящие памятники архитектуры редко в достойном окружении.

В меня русская культура зашла в деревне. И когда недавно купили дом, и я начала разбираться в куче хлама и мусора. Я чувствовала воодушевление, каждый день находился новый уникальный предмет, и это была такая радость, словно мы откопали клад. Прялки, крынки, кувшины, керосиновые лампы, самовары – ощущение, что я прикоснулась к чему-то уникальному. Вот это для меня русская культура, она какая-то простая, бытовая, которая не очень заметна.

Наследие – очень многогранное понятие. То уникальное, что досталось нам от предков, и стало ценностью. Память, литературные произведения, письма, предметы быта, одежды, истории, произведения искусства, архитектура, музыка, танец, можно перечислять бесконечно. Но у каждого своя ценность, получается что и наследие у каждого будет свое.

Для меня самое важное слушать своего внутреннего художника, чего он там хочет? Я могу делать только то, что хочу, а любое насилие над собой порождает сопротивление, я впадаю в ступор и апатию. На первом месте для меня всегда вдохновение. Например, мои любимые, такие разные русские домики – это любовь, у меня роман, и и я буду их рисовать, пока самой не надоест.

Я играюсь и живу в придуманных мной мирах, и если это мое творчество приносит кому-то радость, пробуждает приятные воспоминания и чувства, значит все не зря и это прекрасно. Для меня главные ценности – это семья, любовь, радость, дружба, это все про жизнь. Все просто.

ФЕДОРА АКИМОВА

художница, работает с живописью и объектами

Сначала я хотела иллюстрировать книги, но во время учебы в институте в Киеве познакомилась с преподавателем, окончившим Академию Художеств в Петербурге. Я начала мечтать об этом городе, впервые попробовала писать маслом и уехала поступать. Но когда увидела студенческие работы, поняла, что это совсем не то, что мне нужно – слишком сухо и несовременно. В итоге выбрала театральное отделение и твердо решила стать театральным художником.

Живописью, а точнее скучным для многих жанром 'пейзаж', я занимаюсь постоянно, начиная с 2012 года. Живопись – самый традиционный медиум, и именно в его традиционности мне интересно. Я не претендую на открытия и чувствую себя 'исследователем' какой-то своей малой, незначительной для других, но важной для меня области. Пейзаж как пространство на плоскости не оставляет меня на протяжении многих лет. Мне важно передать некую тоску и бескрайность, даже бесконечность, пространства.


Я выросла в Киеве, лето проводила в Крыму или на даче. Когда еще жила в Петербурге начала писать серию 'Посторонний' – я хотела выплеснуть свою тоску по южной природе, передать на холсте ощущение солнца и мест, которые смутно отпечатались в памяти. Несколько раз я предпринимала попытки отобразить 'дремучую' природу, леса и пасмурную погоду, но съездив в Киев этим летом, опять захотелось писать выжженную траву и исполинские деревья, залитые солнцем.

Ремесло, владение техникой или, другими словами, качество и профессионализм – важные для ориентиры, способы самоутверждения. Когда ты делаешь качественные вещи, то прежде всего начинаешь уважать себя, ты честен сам с собой.

'Наследие культуры' не является для меня чем-то конкретным. Меня больше интересует история формирования эстетики, ее развитие во времени, влияние на нее других культур и исторических событий. Когда ты копаешься в нюансах, причинах, истоках того или иного стиля/культуры, то перестаешь превозносить только один стиль. Все в итоге становится взаимосвязанным и глобальным.

У меня очень много из русско-украинской культуры, но не в буквальном смысле, я не эксплуатирую узнаваемые образы напрямую. В детстве я могла часами рассматривать дореволюционные безмолвные вышивки, которые у нас сохранились. Но в моих работах вышивка принимает форму цифрового глитча или сбоя, неполной картины. В этом приеме мне нравится именно совмещение архаичной техники и псевдо-роботизированной эстетики, то есть я пытаюсь связать две несовместимые вещи.

Наследие какой бы то ни было культуры – это прежде всего данность, и культурные гены внутри нас, с которыми мы так или иначе рефлексируем. Что-то сугубо личное для каждого. Я выросла между двумя 'славянскими' культурами, которые очень близки и тесно связаны. В детстве я часто ездила в Серпухов, к бабушке и дедушке, в Киеве росла в русскоязычной среде, на русской литературе, и для меня 'культурное наследие' достаточно разнообразно.

Творчество – это эмпатия, живое сопереживание и прежде всего чувства. Они закладываются с детства. С этим культурным бэкграундом художник и живет, и спорит, и исследует, черпает вдохновение или конфликтует, сопоставляет с новым опытом – но в любом случае от него не уйти.


ИРИНА КИРО

иллюстратор и художница

Десять лет я работала графическим дизайнером, потом переключилась на иллюстрацию, но скоро мне стало мало и этого – я решила, что искусство может быть основой, а остальные сферы формироваться вокруг него и помогать друг другу. Когда я нашла свой ход в живописи, это повлияло и на остальные визуальные составляющие, мне захотелось все привести к одному знаменателю. Но от иллюстрации я не могу отказаться.

Некоторое время назад я поехала в арт-резиденцию под Барселоной, чтобы немного расширить свои возможности и найти новые пути. За два месяца там это получилось, мне показалось что это что-то из подсознания. Например, я рисую так, как рисую, и не рисую, как мексиканские или африканские художники.

Некая насмотренность, которая сидит на подкорке глубоко в голове. Я подумала, что это все – наши русские промыслы, такие как Павлопосадские платки, Жостово.

Моя подруга Катя Трофимова предложила им написать, и все случилось.

В моей работе с Жостово цветы выглядят как цветовые пятна. Но как будто если бы у меня были плохая память и зрение, и я бы доставала их из глубины. Не срисовываю каждый лепесток, рисую по воспоминаниям, и потому остается только ощущение, эмоция. Максимальное упрощение формы.

Мы, русские, все немного печальные и грустные. Такое ощущение, что мы любим грустить, быть в меланхолии. И в то же время мы обожаем праздники – если праздник, то 'режь последний огурец'. Это и в нарядах, и вышивке видно – все сразу! И красное, и золото, и вышивка, и медведи, и цыгане.

Мне много откликается русского. Обожаю дымковскую игрушку, мне кажется, она должна продаваться на каждом углу Красной площади и не только. Очень люблю резьбу по дереву, все эти домики прекрасные, их все любят. Я считаю, что всем промыслам нужны новые инновационные арт-директора, кто будет привлекать к новым неожиданным коллаборациям. Вот бы в каждый завод по Гарри Нуриеву!

Важно работать с историей своей страны, да и кто, если не мы. Таким образом мы напоминаем о ней, даже если и в новой интерпретации. Возможно это банально, но все, что мы сейчас имеем – архитектура, живопись, литература – и есть наше наследие.

Кроссовки Reebok Nano X1 соединили в себе эстетику знаменитых художественных промыслов России и технологичность спортивной обуви.

Все элементы дизайна новых Nano X1 выполнены в основных цветах хохломской росписи. Мягкий верх и подошва кроссовок черные, шнурки ярко-красные, а на язычке и заднике красуются логотипы Reebok в золотом цвете. На подкладке, стельке и в декоративных боковых панелях модели изображен принт, имитирующий традиционный хохломской орнамент.

Выражаем благодарность Проектным мастерским и Диме Распопову за помощь в проведении съемки.