Релокантский пейзаж. Как художники пишут чужие страны
Критик и коллекционер Антон Хитров рассказывает, как устроены пейзажи художников-релокантов, что они могут сообщить о переживаниях своих авторов и почему пейзаж — самый важный фигуративный жанр в искусстве нового русского зарубежья.
За последние месяцы в моей коллекции искусства появилось два пейзажа, написанных россиянами за границей. «Двор» — миниатюрная живописная работа Кати Косьяненко, созданная в Ереване. Непримечательные городские кварталы, написанные большими, четко очерченными цветовыми пятнами — один из любимых форматов художницы, и выработанный язык пришелся очень кстати, чтобы передать состояние недавнего эмигранта. Во дворе никого нет, окна не горят, единственный источник света — невидимый фонарь: спящий город еще никак не проявил себя и пока представляет для наблюдателя полную загадку.
Другая вещь — «Пейзаж с арыком» Васи Хорста, который вообще-то обычно пишет обнаженную натуру, но, будучи в Алматы, переключился на городские виды. Эту работу я купил на память о собственном трехмесячном пребывании там — не в последнюю очередь из-за сюжета: арыки — оросительные канавки, тянущиеся вдоль улиц — стали для меня самым удивительным элементом алматинской городской среды. Я догадываюсь, чем они привлекли художника: едва ли не главный предмет его интереса — линия, с которой Хорст обращается весьма смело и вольно (посмотрите, какие они широкие и фактурные). Арык — это линия и есть. Так художник нашел знакомое в незнакомом.
Прямо сейчас пейзаж — ключевой жанр российского фигуративного искусства. Не потому, что пейзажей стало заметно больше. Просто для художника это испытанный способ исследовать непривычное пространство — а в эмиграции это первоочередная задача.
В попытке запечатлеть характер Алматы Хорст изобразил арыки — эти странные щели в улицах, о которых у приезжего спотыкается взгляд.
Чем-то похожим занялась его коллега Наташа Ворончихина, оказавшись в Грузии. Пока художница жила в России, она старалась увидеть по-новому хорошо известные ей вещи — новогоднюю гирлянду, лоток с апельсинами, дачный забор. После релокации главный навык Ворончихиной — заострять, стилизовать натуру — пригодился ей, чтобы обжить и в хорошем смысле присвоить незнакомую местность, начиная с гористого рельефа и заканчивая питьевыми фонтанчиками.
Если отвлечься от социальной ситуации, для художника неизвестный ранее ландшафт — это прежде всего новые формальные возможности. Взять, к примеру, лаконичную австрийскую графику Алены Раковой, работающую под псевдонимом Exantres. Эти рисунки категорически не похожи на привычные вещи художницы, лихие и цветистые. Прошлой весной Ракова посетила австрийскую коммуну Лех — и в заснеженных Альпах увидела вызов: минимальными средствами превратить один участок незакрашенного листа — в сугробы под ногами, другой — в далекие горные вершины, а третий — в еще более далекое небо.
Совсем иначе выглядит графика художницы из серии «Каш», созданной в одноименном турецком городе, где она провела зиму. Exantres в принципе любит нетривиальный подход к общепризнанно приятным сюжетам. Точно так же и турецкий курорт в ее исполнении выглядит совсем не открыточным: причудливые силуэты, грубая штриховка, странные цвета. Перед нами — туристический город глазами человека, который приехал сюда не в качестве туриста: это отчужденное, иногда неуютное состояние известно многим, кого в прошлом году заносило в Анталью, Батуми и прочие столицы пляжного отдыха.
Вообще, любой, даже безлюдный пейзаж рассказывает об отношениях человека с ландшафтом, городским или природным. В работах этого жанра главный герой — наблюдатель. Он выступает мерилом пространства, которое может оказаться для него незнакомым или знакомым, опасным или комфортным, гостеприимным или не очень.
«Автопортрет» Алисы Гвоздевой, вдохновленный видами Азатского водохранилища в Армении — наглядная иллюстрация к этому тезису: героиня отражается в ландшафте буквально — мы видим ее лицо в маленьком окошке-зеркальце среди серого неба. Это неожиданно тревожная вещь от художницы, обычно пишущей и лепящей сюжеты из райской жизни. Гвоздева вдохновляется парковым искусством, которое все — об Эдемском саде, а ее нарочито наивная манера подчеркивает, что перед нами какая-то несбыточная фантазия. От других ее работ «Автопортрет» отличается строгой палитрой, асимметричной композицией и относительным жизнеподобием.
Картина, в сущности, написана по законам кинорежиссуры. В начале прошлого века пионер отечественного кинематографа Лев Кулешов выяснил, что зрители способны сами вчитать нужное переживание в ничего не выражающее лицо актера, если смонтировать его с эмоционально заряженным кадром — например, с аппетитным ужином. Точно так же и лирическая героиня Гвоздевой выглядит растерянной, хотя ее лицо, написанное крупными мазками, лишено какой бы то ни было мимики.
Секрет — в композиции. По сравнению с пейзажам-«рамой» сам портрет — крошечный: в отношениях девушки с пространством расстановка сил — очевидно не в ее пользу. Маленькое изображение в правом верхнем углу напоминает фото на визовой анкете: любому, кто заполнял ее по необходимости, а не ради приятного путешествия, знакомо чувство беспомощности перед могучим бюрократическим аппаратом чужой страны. Ландшафт у Гвоздевой не выглядит угрожающим, но героиню он, бесспорно, подавляет.
Прием с объединением пейзажа и другой, менее масштабной натуры Гвоздева повторяет в диптихе «Дилижанский балкон». Слева — скромный интерьер не то гостиничного номера, не то съемной квартиры, справа — зеленые горы в дымке. Чужая природа как бы вторгается в частный быт: вокруг неизвестность — и каждая минута повседневной жизни пронизана этим понятным переживанием.
По сути, любой пейзаж — это схема наших отношений с миром, где отдельный участок природы или города воплощает вселенную в целом.
В этих отношениях мы можем быть увлеченными исследователями, преобразователями, равнодушными свидетелями, изгоями — много кем. Кто мы миру сегодня — вот основной вопрос, которым занимаются художники-пейзажисты в непривычных для себя обстоятельствах.
