Коллекция Пьера-Кристиана Броше

Коллекционеры

Автор: Марина Анциперова, Надя Марченко

Фото: Ольга Мальцева

19 September, 2022

21 сентября в HSE ART Gallery открывается выставка «Экранные искусства. Перекличка», где коллекционер Пьер-Кристиан Броше выступит в роли куратора, а также покажет работы Сергея Шутова и Андрюса Венцлова, Тимура Новикова и Ольги Торбелутс, а также записи «Пиратского телевидения».
Пьер-Кристиан Броше — один из крупнейших коллекционеров современного искусства в России, его собрание насчитывает более 700 предметов искусства.

Наш главный редактор, Марина Анциперова, поговорила с ним о том, каково это — продавать часть своей коллекции; почему, по мнению Пьера, коллекционер важнее куратора; и где он хранит столь большое количество предметов искусства.

  • Работа посередине Анатолия Осмоловского «Хлеб»
    Работа посередине Анатолия Осмоловского «Хлеб»
  • Павел Пепперштейн «Парень в американской рубашке»
    Павел Пепперштейн «Парень в американской рубашке»

Работа Дубосарского и Виноградова

21 СЕНТЯБРЯ ОТКРЫВАЕТСЯ ВЫСТАВКА РАБОТ СОВРЕМЕННЫХ ВИДЕОАРТ ХУДОЖНИКОВ И СТУДЕНТОВ ШКОЛЫ ДИЗАЙНА ВШЭ «ЭКРАННЫЕ ИСКУССТВА. ПЕРЕКЛИЧКА». РАССКАЖИТЕ ПРО НЕЕ НЕМНОГО?

Идея выставки — показать то, что происходит сейчас в области видео и компьютерных технологий. Все начиналось достаточно давно. Меня поразили проекты, которые были в Петербурге в конце 80-х годов. Этот город — ядро видеоарта в России, поэтому вход на выставку будет посвящен этому знаковому месту. В начале 90-х существовало еще и «Пиратское телевидение» — художники порой создавали сумасшедшие видео.

На выставке мы задаемся вопросом: «Каким образом мэтры прошлого влияют на то, что делают художники сейчас?». Мне очень нравится прослеживать эти связи, и в моей коллекции это чувствуется. Мы разделили художников, работающих в этом направлении на три части: пионеры, молодые классики и студенты. А основные темы выставки: тело, общество и идея. Если мы посмотрим на то, что происходит сейчас в видеоарте, то эти темы там постоянно появляются. Тело — это от пупка до self portrait, общество — это про общение, а идея — это философские вопросы искусства. Это очень важно для студентов. Я убежден, многие не знают, что произошло во второй половине 80-х годов в СССР. Мне кажется важным показать видео через другой ракурс. А я не тот куратор, который считает, что слова важнее, чем искусство. Искусство — это то, что надо ощущать как что-то визуальное, через эмоции. В этом проекте будет очень четко показан и исторический контекст, и то, почему художники берут камеры и начинают создавать видеоарт.

А ВЫ СМОТРЕЛИ «ПИРАТСКОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ» В ТО ВРЕМЯ, КОГДА ОНО ВЫХОДИЛО?

Я видел эти видео, когда они доходили до меня в Москву, как горячие пирожки, почти сразу, потому что в 90-м году я уже был знаком с Тимуром Новиковым, Африкой и Монро.

КАК ВЫ ТОГДА ВОСПРИНИМАЛИ ЭТИ ВИДЕО?

Во-первых, в конце 80-х-начале 90-х, мы чувствовали, что готовятся какие-то изменения. Те, с кем я тогда общался, — молодые продвинутые люди, которые абсолютно ничего не боялись. У них были грандиозные проекты. Московская арт-группа «Чемпионы мира», например, хотела менять направление рек, в котором они текут. Это был художественный жест, который говорил о том, что все возможно. И действительно было такое ощущение.

Работа Guerilla Girls

ТО ЕСТЬ ВСЕ БЫЛО СЕРЬЕЗНО, ЭТО БЫЛИ НЕ ШУТКИ?

Это было ощущение всех: «А что нас остановит?» — «Ничего!». Сейчас абсолютно все возможно! Возможна революция и новый мир, можно путешествовать и открывать новые страны, и делать то, что раньше не делали.

В Питере был более дэнди-стайл: все были красивые, Гурьянов был практически Оскар Уайлд, такой джентльмен, всегда одет со вкусом, все-таки человек из группы «Кино». Было ощущение, что действительно есть будущее, и сейчас все начинается прекрасно. Несмотря на то, что группы «Кино» уже не существовало на тот момент когда я приехал в СССР, ощущение дыхания, такого глубокого дыхания — это то, чего не было в Европе и отчасти то, что меня убедило остаться в России.

ВЫ СКАЗАЛИ, ЧТО МНОГИЕ СТУДЕНТЫ НЕ ЗНАЮТ ПРЕДСТАВЛЕННЫХ РАБОТ. ЧУВСТВУЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО ПОКОЛЕНИЕ ХУДОЖНИКОВ 90-Х И НУЛЕВЫХ БУДТО ЗАБЫТО И ОТДЕЛЬНО СУЩЕСТВУЕТ ОТ ТОГО, ЧТО ДЕЛАЕТСЯ СЕЙЧАС?

Я так не думаю. Мне кажется, они все уже стопроцентно попали в историю. Многие из них есть в музеях, но их не всегда показывают. Например, недавно в Третьяковской галерее были выставлены работа Кости Звездочетова «холодильник», и Монро — «Жизнь замечательных Монро». Конечно, сложно ощущать широкий спектр того, что тогда было сделано. Когда мы понимаем, что есть и Тимур Новиков, который придумал новую форму ощущений пейзажа: два куска ткани, которые сшиты горизонтально или вертикально, и добавлены один-два элемента: кораблик, пингвин или сосны, — и появляется картина. Монро, который рисует, переодевается, делает перформансы и поет. А еще появившиеся в Петербурге некрореалисты, создающие мир, который тухнет. Получился такой разрыв между некрореалистами, которые показывают тухлый мир и Монро, Новиковым, Гурьяновым, которые показывают мир, превращающийся в новые академии, например, «Трактористка» или «Дискобол». Это Санкт-Петербург. В Москве есть одновременно и «Чемпионы мира», и AES+F, которые начинают работать чуть позже, и Пепперштейн, который был в арт-группе «Инспекция “Медицинская герменевтика”» вместе с Ануфриевым.

Все чувствовали, что вот-вот железный занавес упадет, что он уже стал прозрачным, как сетка, которая пропускает через себя влияние Запада.Тем не менее, весь контекст Запада трактовался на месте, это было абсолютно русское постсоветское искусство. Те, кто говорят, что это повтор — это полный бред.

Когда я приехал в Россию, уже не было Кабакова, Комара и Меламида, они все уехали до 88 года. Это, отчасти, была трагедия для многих художников. Костя Звездочетов мне однажды сказал, что папа нас кинул. Действительно, Кабаков просто уехал и освободился. Понятно, почему все они уехали. Говорить о том, что было какое-то одно направление, неправильно. Важно ощущать разнообразное искусство тогда. Но уже после 93-94, когда происходят все эти склоки, это исчезает. Интерес со стороны Запада к Горбачеву и возможному появлению новой демократической России потерялся. Тогда в Европе про Россию говорили только как о бандитах и мафии. Интерес иностранных коллекционеров и кураторов к России в плане искусства абсолютно исчез. Художники начали чувствовать себя абсолютно брошенными и ненужными. Часть из них просто ушла из творчества, кто-то открыл ресторан, начал заниматься рекламой, как Мироненко и Абрамишвили. А кто-то из них, как Осмоловский или Кулик, начали делать перформансы, потому что было не продать ничего другого. Единственное выражение в искусстве в то время — это акции. А в конце 90-х годов снова появится арт-рынок и появятся государственные награды. Искусство, которое собирается, которое есть в музее, появляется только тогда, когда есть рынок и когда есть коллекционеры. Все остальное — это их жесты, крики, прыжки, можно называть, как хотим, но это знак того, что все-таки художники всегда обращают внимание на публику. Хотя реагирует не публика, реагирует только очень маленькое количество людей, которые просто будут их поддерживать.

  • Работа Дубосарского и Виноградова
    Работа Дубосарского и Виноградова
  • Обои Пол Матиэ и Майкэл Рэй; Икона «Крещение» 18 век, Север России; Аннушка Броше «Шибары»
    Обои Пол Матиэ и Майкэл Рэй; Икона «Крещение» 18 век, Север России; Аннушка Броше «Шибары»
  • Ростан Тавасиев
    Ростан Тавасиев "Vertigo"; Сергей Ануфриев «Крещение»

На стене работа Данилы Полякова «Вот это да»

У МЕНЯ МОЖЕТ БЫТЬ СЛИШКОМ СЕРЬЕЗНЫЙ ДЛЯ НАШЕГО РАЗГОВОРА ВОПРОС. А ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО У ВАС ЕСТЬ МИССИЯ В РОССИЙСКОМ ИСКУССТВЕ?

Я думаю, все серьезные коллекционеры в какой-то момент чувствуют, что у них есть миссия. Знаете, я вчера был в Абрамцево и общался с правнуком Мамонтова. Я его спрашиваю: «Каким образом Мамонтов с женой были меценатами?». В их мемуарах, во всех письмах, которые есть в книге, талмуд такой, там 500 страниц почти — ни слова о деньгах. А ты понимаешь, что в Абрамцево были написаны такие знаковые работы, как «Ковер-самолет», «Аленушка», «Богатыри» Васнецова. Все, что мы знаем, о русском искусстве конца 19 века, Мамонтов поддерживал. Но вопроса о деньгах не существует. Правнук мне сказал, что меценатство — это не вопрос денег, это когда создается симбиоз между коллекционером и художником, и каждый чувствует, что нужен друг другу. Это очень важно.

Иногда претенциозно говорить о том, что я коллекционер. Я просто человек. Но хотелось бы чтобы когда-то мои правнуки или внуки спросят меня: «Дедушка, почему в музеях ничего нет об этом периоде? Не было искусства что ли, не было культуры когда ты жил в Москве?». А страна без культуры – это не страна. Я им смогу ответить и покажу работы художников, которые есть у меня.

Конечно, миссия начинается со студентов и молодых художников. В этом общении находится новый язык, который абсолютно четко относится к нашему времени и к ощущениям этого времени. Когда ты покупаешь у молодого художника работу, а через некоторое время узнаешь, что он вырос в цене, и теперь не можешь позволить себе его работы — это прекрасно. Это говорит о том, что мой выбор правильный. Это не интуиция, а уверенность в том, что называется искусство, и я должен это поддерживать. Ты инвестируешь в будущее как в моральную и эмоциональную составляющую. Деньги не важны.

Я ПЫТАЛАСЬ ПОСЧИТАТЬ, СКОЛЬКО РАЗ ВЫ ПОКАЗЫВАЛИ СВОЮ КОЛЛЕКЦИЮ, И НЕ СМОГЛА.

Не так много. Ну, где-то 15 раз. Это все очень разные выставки. Были, например, выставки, которые я делал на свой день рождения, они длились одну ночь. Была экспозиция на два этажа, там было показано около 100 работ.

НАСКОЛЬКО ВЫ ИЗМЕНИЛИСЬ КАК КОЛЛЕКЦИОНЕР ЗА ЭТИ 30 ЛЕТ?

Очень сильно. Я думаю, появилось больше ответственности перед художниками и перед будущим. Есть легкость и эйфория, когда ты только начинаешь свой путь и чувствуешь, что действительно сохраняешь какую-то историю. Особенно, представляете себе, когда вы собираете в 89-91 годах и понимаете, что нас, коллекционеров, очень мало. Ты как бы хранитель, но ты еще и поддерживаешь художников, чтобы они делали что-то дальше. С другой стороны, понимаешь, что все-таки это такие мелкие деньги по сравнению с этими миллиардерами. Я не Мамонтов, к сожалению. Сейчас все изменилось очень сильно. И художники изменились: они больше думают о карьере, деньгах, славе. У многих из них появилось желание рассказать о том, чем они занимаются. Я это ненавижу, — художника, который мне объясняет, как это гениально — а напротив непонятно что, понимаете? Мне очень жаль, что очень много художников перепутали свои функции. Если они прекрасно мыслят, пишут и говорят, то пусть становятся философами или писателями. Визуальный язык — это визуальный язык. Мне даже нравятся художники, которые не могут объяснить, почему они так сделали. Тогда ты понимаешь, что внутренние возможности приводят тебя к таким визуальными формами. Это, на мой взгляд, самая потрясающая история.

Работа Михаила Добровольского

У МЕНЯ ТОЖЕ ЕСТЬ ГЕН КОЛЛЕКЦИОНЕРА И КАКИХ ТОЛЬКО КОЛЛЕКЦИЙ К ТРИДЦАТИ ГОДАМ НЕ БЫЛО: НАПРИМЕР, КАК-ТО МОЯ КОЛЛЕКЦИЯ РАЗРОСЛАСЬ ДО 70 ШТУК СЕРЕЖЕК. ПОМНЮ, МНЕ БЫЛО ОЧЕНЬ ВАЖНО, ЧТОБЫ ОНИ ДОСТАЛИСЬ ОДНОМУ ЧЕЛОВЕКУ. В ИТОГЕ Я ПРОДАЛА ИХ ЗА СИМВОЛИЧЕСКУЮ СУММУ ЖЕНЩИНЕ В ТРУДНОМ ПОЛОЖЕНИИ, КОТОРАЯ ОБЕЩАЛА ЗАБОТИТЬСЯ О КОЛЛЕКЦИИ. КОГДА Я ПРОЧИТАЛА, ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ ТАК ЖЕ, ТО ПОНЯЛА, ЧТО ЭТО ИМЕННО ОНО — ГЕН КОЛЛЕКЦИОНЕРА ПРОЯВЛЯЕТСЯ В ТОМ ЖЕ. ВЫ НЕ ЖАЛЕЕТЕ, ЧТО ПРОДАЛИ ЧАСТЬ СВОЕЙ КОЛЛЕКЦИИ?

Это было уже 12 лет назад — то была часть коллекции — работы с 80-х до 1991 года. Я решил, что отдам этот блок и не сохранил ничего. Это был момент, когда я понял, что не могу найти новые работы этого периода. Я знал, что они есть, я знал даже, где они есть: в Бельгии, во Франции, в Швейцарии — работы «Чемпионов мира» этого периода. Я не смог связаться с теми, у кого они были, я их просто не нашел. Но это был не мертвый труп, а прекрасный исторический срез, который я дальше не мог дополнить. Человек, который купил работы, наверное, сможет это сделать. Все равно у меня тогда осталось 350 работ — от 1992 до момента покупки (современные), поэтому не было так страшно. Но, понимаете, я передал часть своей жизни и часть воспоминаний 80-х человеку, который так же будет вспоминать эти годы. Это была win-win story: он приобрел то, на что не обратил внимания, когда занимался бизнесом, я же как раз занимался коллекционированием, и мы поняли друг друга. Это красивая история. Я абсолютно не жалею. Это дало мне возможность продолжать покупать молодых художников. Много в коллекции появилось после этого. Одно ушло — новое пришло.

ДЛЯ ВАС ВАЖНО ПОКАЗЫВАТЬ КОЛЛЕКЦИЮ ПУБЛИЧНО?

Мне кажется, очень важно делать эти выставки. Я из тех любителей искусства, которые считают, что разделить с публикой страсть коллекционирования и не стесняться показать свой выбор, — это очень важно. Многие говорят, что классическое искусство понятно, а современное нет. Поэтому я стараюсь показывать его ещё и для того, чтобы объяснять, что такое современное искусство.

  • Картина на стене Арсен Савадов «Сусанна»
    Картина на стене Арсен Савадов «Сусанна»
  • Александр Шабуров «Петя и Аня»
    Александр Шабуров «Петя и Аня»
  • Константин Звездочетов
    Константин Звездочетов "Rosita"

Работа Михаила Гудвина

А КОГДА ВЫ СТАНОВИТЕСЬ КУРАТОРОМ, У ВАС ГОЛОВА НАЧИНАЕТ РАБОТАТЬ ПО-ДРУГОМУ? СПОРИТ ЛИ ПЬЕР-КОЛЛЕКЦИОНЕР С КУРАТОРОМ?

Вы знаете, все очень просто. Я не совсем куратор в общем понимании. Возможно, я сказитель. Когда мы делаем выставку, или я показываю свою коллекцию дома, то мы стараемся рассказать какую-то историю. Я всегда делаю так, чтобы она была понятна и вдохновляюща. Зачем показывать вещи, которые скучны или непонятны? Коллекционирование — это страсть, которую мы должны передать, как в случае с Мамонтовым или Щукиным. И я знаю, что вы делали интервью с людьми, у которых есть эта страсть. Например, у Химиляйне и Лимонова. Вот такая история.

ВЫ ГОВОРИТЕ СО СКРОМНОСТЬЮ О ТОМ, ЧТО ВЫ НЕ КУРАТОР И НЕ КОЛЛЕКЦИОНЕР, КАК БУДТО БЫ ЭТО КАКИЕ-ТО БОЛЬШИЕ ОБЯЗЫВАЮЩИЕ СЛОВА. ПОЧЕМУ ТАК?

Нет, я всегда ругаю кураторов, так как считаю, что это люди, которые пытаются взять власть в арт-сфере, где, на самом деле, существует только два персонажа — художник и коллекционер. И вдруг появляются какие-то кураторы, которые пытаются нам объяснить, как надо это все сортировать, презентовать и понимать. Слушайте, дайте мне получить эмоции. Мы только позавчера обсуждали с моим другом, что я человек из поколения, когда в 60-70-х годах были философы, которые для меня играли очень важную роль: и Лиотар, и Делез, и Фуко. Они просто в какой-то момент сумели синтезировать парадигму и создать четкое определение и понятие о том, где мы находимся. А сейчас все критики, кураторы и философы занимаются какой-то ерундой. Поэтому я коллекционер, и я страстный коллекционер.

А СКОЛЬКО У ВАС РАБОТ, ГДЕ ВЫ ИХ ХРАНИТЕ?

Всего-всего, включая вещи 20-х годов, у меня, может быть, 700-800, где-то так.

ЭТО ВСЕ-ВСЕ, И МОЛОДОЕ ИСКУССТВО ТОЖЕ?

Да, это все вместе. Самые старые вещи — работы 10-х годов XX века — немецкий экспрессионизм. Есть 14-го года — это Морис Дени, маленький рисунок, но это так, ерунда. Все, что действительно важно и относится к русскому после перестройки, наверное, это 500 работ.

Первый план: Аннушка Броше «Русалка», холст Юрий Альберт "I am not Lichtenstein!"

Я ПОЧЕМУ-ТО ПРЕДСТАВЛЯЛА, ЧТО У ВАС 20 ТЫСЯЧ ПРЕДМЕТОВ ИЛИ 30, И ЕСТЬ ВИЛЛЫ ЦЕЛИКОМ ЗАПОЛНЕННЫЕ ИСКУССТВОМ. ЗАБАВНО!

Я люблю большие вещи, но не настолько. У меня есть и Кульков, и Альберт, как раз молодой парень Миша Гудвин, Монро, Шеховцов, Аннушка там наверху.

ВЫ ОРГАНИЗОВАННЫЙ КОЛЛЕКЦИОНЕР: ВЕДЕТЕ КАТАЛОГ РАБОТ?

Не всегда успеваю это делать, потому что чаще всего один. Сейчас есть ассистентка, которая помогает с этим. Особенно, когда надо делать выставки и подбирать работы, то часто оказывается, что некоторые вещи сняты или не указан размер. Опять же, это не принципиально. Принципиально — это если приобретаешь, то попытайся повесить. Вот Кульков, по-моему, 10 лет был на складе, и никто не видел его работу до того счастливого момента, когда я ее вытащил со склада.

У ВАС ЕСТЬ СКЛАД, И ТАМ ВСЕ ХРАНИТСЯ?

У меня есть место, где я все храню, — это 3 комнаты. И все 700 предметов в них помещаются. Плюс дома, в кабинете и в офисе много висит.

Строить музеи или что-то такое — не мое. Мне нравится просто показывать свою коллекцию в разных местах, а ее судьба дальше — это не вопрос. Понятно, что все эти вещи уже музейные, поскольку я абсолютно убежден, что именно коллекционеры формируют искусство определенного периода. Они, по крайней мере, определяют то, что остается в будущем. Ведь все музеи наполнены работами, которые когда-то купили именно коллекционеры. Это стопроцентно искусство, которое будет представлять конец 20-начала 21 века в будущем. Где это будет, у кого это будет, в каком музее? Это уже другой вопрос. Но этот вопрос не так важен, в конце концов, потому что меня уже не будет.

Важен и сам процесс коллекционирования: поддержка культуры, в которой ты живешь. Если кто-то мне задает вопрос «А что вы нам посоветуете делать?», то я отвечу: «Принимай участие в процессе культурного движения, потому что культура не зафиксирована». Сейчас мне не нравится очень много того, что происходит, не только эти последние события, но и вообще развитие. Я очень надеюсь, что искусство и просветительская работа, которую я провожу, она…

ПОБЕДИТ.

Победит.

Коллекционеры

Автор: Марина Анциперова, Надя Марченко

Фото: Ольга Мальцева

19 September, 2022