Где создается красота: в мастерской Дани Пирогова в Нижнем Новгороде

ИЗ КАКИХ МЕСТ И ПРОЕКТОВ ДЛЯ ТЕБЯ СЕЙЧАС СКЛАДЫВАЕТСЯ НИЖНИЙ НОВГОРОД, КАКОЙ ТВОЙ ЛИЧНЫЙ МАРШРУТ?

Мой маршрут — это скорее исторический центр, но не самые очевидные места в нем. Я учился на архитектора в Нижнем Новгороде, и во времена студенчества город для меня раскрылся через деревянные дворы, на тот момент их было гораздо больше. Сейчас их либо отреставрировали, либо снесли. Это не всегда красивые благоустроенные места, но очаровывающие молчанием — улица Почаинская, дворы на Рождественской, все места вокруг Ильинской, Малая Ямская, Заповедные кварталы. Меня раньше интересовало деревянное зодчество. В глубине этих дворов много самостроев, сараев, которые могут вызывать ощущение чего-то нелепого, но, с другой стороны, это интуитивный народный язык, который мне близок. Раньше я очень любил всяческие заброшки, недострои, потому что это пространство пустоты. Сейчас их просто стало меньше — город преобразуется для жителей в лучшую сторону.

Если говорить про мой маршрут, связанный с художественными местами, то это Арсенал и галерея FUTURO — когда для меня открывался мир искусства, то это были одни из первых мест, о которых я узнал, а сейчас я с ними сотрудничаю.

НАСКОЛЬКО Я ЗНАЮ, КОГДА ТЫ НАЧИНАЛ ЗАНИМАТЬСЯ СОВРЕМЕННЫМ ИСКУССТВОМ, ТО МНОГО СОТРУДНИЧАЛ С АРТ-РЕЗИДЕНЦИЯМИ. КАК У ТЕБЯ СКЛАДЫВАЛИСЬ ОТНОШЕНИЯ С КОМАНДАМИ, КАК ОЩУЩАЛАСЬ РАБОТА В АРТ-РЕЗИДЕНЦИЯХ?

У всех арт-резиденций действительно очень разный подход и зачастую разные задачи. Иногда это более артикулировано и выражено в формате взаимодействия с участниками или в требованиях к заявке, если это open-call. Иногда менее артикулировано.

Первый раз, когда я куда-то прошел, это была арт-резиденция «Выкса». До этого я занимался практиками на природе, в лесу, делал первые скульптуры, графические работы. Мне было интересно поработать с каким-то конкретным контекстом. На тот момент меня увлекала тема альтернативной археологии и тема неуместного артефакта, которую я разрабатывал в тот момент.

Арт-резиденция «Выкса» — это идеальная резиденция с моей точки зрения — есть приглашенный куратор, штат сотрудников, пространство для жизни, работы и выставок. Это очень выверенная система. И несмотря на то, что по условиям договора во всех арт-резиденциях художник обязуется сделать проект, отношение кураторов и организаторов к авторам более лояльное. Нет жесткого требования сделать проект. Потому что результатом может стать размышление, которое, например, ни к чему не привело. Изначально я думал, что буду в Выксе делать что-то на улице, а в итоге у меня сложилась студийная история — присутствие в городе меня переформатировало и выросло в полноценную выставку. Эти работы потом участвовали на выставке в Арсенале, которую курировали Алиса Багдонайте с Алексеем Масляевым, выставлялись на ярмарках и живут свою жизнь по сей день.

Совсем другая история была в арт-резиденции на Урале в городе Сысерть Екатеринбургской области. Место известно тем, что там очень активные горожане и низовые инициативы, с помощью которых пытаются перезапустить город, перевести пространство и культурную среду в другое качество. Во время арт-резиденции «Лето на заводе» мы жили на территории заброшенного завода — 10 художников и куратор в одной большой палатке. Моей работой там стал проволочный объект и закопанное под землей яйцо. Гонораров не было, но покрывались расходы на материалы.

В Апатитах в ЦСИ «Сияние» у меня была достаточно короткая резиденция, кажется, две недели. Это была процессуальная резиденция, где можно было заниматься исследованием и потом приехать еще раз спустя время, чтобы сделать следующий шаг.

Самой яркой для меня была резиденция от галереи FUTURO в Нижнем Новгороде. Я попал туда после «Открытых студий» Винзавода, где учился в 2023 году. Мой проект был связан с карстовыми пещерами — я жил за чертой города, частично в глэмпинге, частично у себя в деревне. У меня случился не просто резидентский проект, а художественная практика поменяла вектор в сторону исследования подземного хаоса, скрытой от глаз материи, когда я познакомился с карстовыми пещерами и, главное, карстовыми провалами на юге Нижегородской области, наравне с которыми особую роль для меня сыграли заброшенные усадьбы, заброшенные церкви и вообще дорога.

В проекте резиденции Hideout я принимал участие осенью прошедшего года, она длилась неделю или 10 дней по моим личным причинам. Там я продолжил свою практику — мне нужна мастерская, потому что я работаю с крупной формулой, но на текущий момент у меня нет возможности обзавестись собственной мастерской в постоянное пользование. Там как раз была необходимая для меня большая мастерская. Я экспериментировал, сделал несколько работ, одна из них будет представлена на моей персональной выставке в галерее «Триумф» в феврале-марте этого года.

КАК У ТЕБЯ ПРОХОДИЛ РАБОЧИЙ ПРОЦЕСС С КОМАНДОЙ ГАЛЕРЕИ «ТРИУМФ»?

Меня пригласила на проект куратор Кристина Романова, с которой мы были знакомы ранее. Она была со-куратором выставки нижегородских авторов «Системная сборка: Нижний Новгород. Хроника цветущих событий». Примерно год назад мы заговорили о проекте впервые и дальше как художник и куратор приносили мысли друг другу. Основной период работы над объектами для выставки пришелся на ноябрь 2024 года, когда эти работы уже созрели, но я ими еще не переболел. Большая часть работ была создана в мастерской-галерее «Электрозавод» при поддержке «Триумфом». Тогда все и случилось.

ВЫСТАВКА НАЗЫВАЕТСЯ «ДИКОЕ ПОДЗЕМНОЕ». КАКИЕ ТЕМЫ ОНА ЗАТРАГИВАЕТ?

«Дикое подземное» — это визуальное размышление об образах, скрытых от глаз, о подземной материи, которую, с одной стороны, можно почувствовать и по-настоящему ощутить, например, спустившись под землю в карстовые провалы и пещеры, либо заглянув в бездну собственного «я».

В ОПИСАНИИ ПРОЕКТА Я ВСТРЕТИЛА ФОРМУЛИРОВКУ «НИЖНИЙ, СРЕДНИЙ, ВЕРХНИЙ МИР». ПРО ЧТО ЭТО?

Нижний, средний, верхний мир — это рабочие названия триптиха, скорее всего, в итоге они поменяются. Это отсылка к тотемическим культурам, традиционному разделению на подземное царство, мир, в котором живут люди с животными и деревьями и что-то, что возвышается над всем.

Выставка связана с тем, что материя Земли достаточно подвижная и непредсказуемая. Например, карстовые провалы это сугубо геологическое явление, при котором земля постепенно подмывается и в определенный, непредсказуемый для жителей поверхности момент, рушится. Открывается черная бездна. Бездна куда-то в никуда.

Те пространства, которые я исследовал в Нижегородской области, спустя время меня натолкнули на параллель с тем, что исследуют антропологи — первичный первородный хаос, который никуда не исчез, а остается именно в нижнем мире.

В контексте этой выставки меня волнуют полу-абстрактные образы. В отличие от проектов в арт-резиденциях, о которых мы говорили до этого, здесь я не обращаюсь к какому-либо месту, конкретной культуре, мифологии. Это проект о самой сути материи.

Есть такой термин, который использовали Сергей Зенкин и Жорж Батай — «дикое» сакральное — так называемое, неортодоксальное, внерелигиозное, небожественное, то есть не имеющее точной привязки к конкретной культуре и религии. В названии проекта «Дикое подземное» кроется отсылка к дикому сакральному. То есть это то сакральное, которое не привязано к какой-либо конкретной культуре. Образы, представленные на выставке, невозможно считать буквально. Это живая материя, где через пластические свойства моих скульптур и моей графики хочется показать необузданную, инаковую по отношению к нам суть.

КАК ТЫ ОТНОСИШЬСЯ К НЬЮ-ЭЙДЖ И ТАК НАЗЫВАЕМЫМ РЕЛИГИЯМ НОВОГО ВРЕМЕНИ, ИХ ШИРОКОМУ РАСПРОСТРАНЕНИЮ?

С моей точки зрения, это вполне естественный процесс эволюции того, что человек называет сакральным. Меня, конечно, это будоражит и интересует, потому что в 19-20 веке в европейской культуре случилось такое понятие, как «расколдовывание мира». То есть в силу роста научно-технического прогресса возникло рациональное и научное объяснение природы человека, вследствие чего сократилось влияние религии. В тот период ответы на экзистенциальные вопросы были даны аналитическим способом, а сейчас как будто идет обратный процесс.

Люди обращаются к шаманам, пьют разные отвары, у многих есть личные тарологи — это, конечно, явление интересное. То есть потребность современного человека конструировать образные миры вызывает у меня исследовательский интерес.

При этом я как автор работаю с материалами максимально далекими от тем, которые изучаю. Это бетон, фанера, щепа, сложенная в рулоны калька, проволоки, что-то произведенное на заводах. Процесс моего взаимодействия с материалом бывает физически травмирующим. Я все время в какой-то земле, бетоне, красках, потом кожа слезает от этого.

У меня процесс создания работ забирает силы, но этот энергообмен, который происходит в процессе, несмотря на то, что материалы достаточно приземленные, а я сам что-то мешаю в перчатках, маске и в пыли, он близок к чему-то ритуальному.

А КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ, ПОЧЕМУ ТЕМА ВЫМЫШЛЕННЫХ МИРОВ И МИФОЛОГИИ СЕЙЧАС ТАК ВОСТРЕБОВАНА?

Если мы говорим про массовую востребованность в обществе, то мне кажется, это эскапизм. Из-за того, что в современном мире многое очень неопределенно, наука многого не может объяснить, построение предположений о будущем в социологии, политике не дает точных прогнозов и случаются разные явления, не со-масштабные восприятию человека, людям хочется найти ответы, пусть даже не убедительные и не доказательные. но на уровне бессознательного и иррационального хочется во что-то верить.

СНАЧАЛА ТЫ РАБОТАЛ КАК АРХИТЕКТОР, ПОТОМ НАЧАЛ ЗАНИМАТЬСЯ ХУДОЖЕСТВЕННЫМИ ПРАКТИКАМИ. В ЧЕМ ГЛАВНОЕ ОТЛИЧИЕ ЭТИХ МЕТОДОВ ДЛЯ ТЕБЯ ЛИЧНО?

Архитектура создает пространство, которое созвучно и удобно современному человеку, она прогнозирует и создает жизненные сценарии, по которым мы будем существовать в будущем, делает смелые предположения, апробирует их. Современное искусство занимается производством смыслов и визуальной культуры. Мне сложно сказать, что у него есть задачи, потому что, когда задача решается, должен быть ответ. То есть оно наоборот про задавание вопросов, расширение смыслового поля, про новые ракурсы.

Да, я занимался полезными вещами, проектировал функциональное пространство, в котором люди живут, пьют кофе и работают, а теперь занимаюсь чем-то, что никакой функции и никакого понятного назначения не несет. То есть искусство не имеет функции. И в этом оно прекрасно. Для меня оно представляет нечто гораздо большее, чем удовлетворение функциональных потребностей общества. Художественные практики дают возможность радикально заявлять именно о смыслах.

ОБРАЩАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ К СВОЕМУ АРХИТЕКТУРНОМУ ОПЫТУ?

Думаю, я обращаюсь к архитектурному опыту не сознательно. Архитектура — это часть меня. И чем бы я ни занимался, я все равно по способу мышления, по вкусовым, стилистическим предпочтением, по ощущению себя в пространстве и в обществе чувствую себя архитектором. Это влияет на мой художественный метод, на медиумы, с которыми я работаю. Инсталляции и скульптуры это тоже работа с пространством. Кроме того, мои материалы — это архитектурные материалы, помимо перечисленных бетона и фанеры, я работаю с материалами-смесями и керамическими фрагментами. Теперь я только художник, но архитектурные мозги так просто не выкинешь.

ЧЕМ ДЛЯ ТЕБЯ ИНТЕРЕСНЫ ТЕ МАТЕРИАЛЫ, С КОТОРЫМИ ТЫ РАБОТАЕШЬ, ПОЧЕМУ ТЫ ИХ ВЫБИРАЕШЬ?

Я их выбираю, потому что сама категория материалов изначально предназначена для чего-то функционального, а я перевожу в совсем другую смысловую и пластическую визуальную категорию, в другую плоскость.

На примере материалов для выставки «Дикое подземное»: в бетоне меня привлекает монолитность, молчаливость, баланс между образностью и фигуративностью. Я не использую натуральный камень, у которого есть уникальная текстура, или необработанный кусок дерева. А беру переработанные материалы — это то, что их превратило в хаотичную, однородную структуру, и переформирую в концептуальную уникальную комбинацию этих фрагментов. То же касается и фанеры — если она целая, разрушаю, если она разрушенная, пытаюсь ее пересобрать. Для меня это такая же работа с хаосом и упорядочиванием.

На предстоящей выставке в галерее «Триумф» будет объект под названием «Детеныш бездны», работа, сделанная в резиденции Hideout, из обломков строительных материалов. И, напротив, графические работы на фанере, купленной в строительном — изначально целостные куски, на которых я выцарапываю образы, занимаясь некой деконструкцией. Например, тот самый триптих, который мы упомянули, и «Сестры хаоса».

НЕДАВНО В ОДНОМ ИНТЕРВЬЮ Я СПРАШИВАЛА, КАК АВТОР ОТНОСИТСЯ К ФРАЗЕ «ЕСЛИ ТЫ ДОЛГО СМОТРИШЬ В БЕЗДНУ, ТО БЕЗДНА ТОЖЕ СМОТРИТ В ТЕБЯ». Я НЕ ПЛАНИРОВАЛА ЗАДАВАТЬ ТЕБЕ ЭТИЙ ВОПРОС, НО В КОНТЕКСТЕ НАШЕГО РАЗГОВОРА ВСЕ ЖЕ ЭТА ТЕМА ВОЗНИКАЕТ.

Бездна — это прыжок в нечто неизвестное, внутрь себя, настолько глубоко, что страшно. Необъяснимые, иррациональные, бессознательные процессы, которые происходят в нас, могут пугать, а могут давать богатую почву для размышлений или импульс к действию.

Это та бездна, к которой в разных культурах, в разные времена люди обращались в контексте подземелья, подземной материи. Под нами, с одной стороны, просто слои геологических пород, с другой стороны, с точки зрения разных мифологий во всех культурах что-то живет — гномы, чудища, черви, змеи.

Во многом у меня про это была серия, которая называлась «Подземный человек». Она была представлена на стенде в галереи FUTURO на ярмарке |catalog| в декабре. В ней есть несколько работ, которые называются «Соседи». Это попытка изобразить нечто инаковое, то, что присутствует, когда мы спускаемся внутрь себя, находясь в тотальном одиночестве или физически погружаясь в подземную темноту.

Бездна и пребывание в полностью темных пространствах это следующий этап, который мне хотелось бы исследовать в предстоящем году.

С ЧЕМ ТЫ СЕЙЧАС РАБОТАЕШЬ, НАД ЧЕМ ЭКСПЕРИМЕНТИРУЕШЬ, ЧТО ЕЩЕ ИНТЕРЕСНО ИССЛЕДОВАТЬ?

Мне интересно продолжить работать с крупными инсталляциями. Очень важным для меня было участие в выставке под кураторством Елены Селиной «Чего ты боишься?» на Винзаводе. Там я сделал большую инсталляцию из земли, опять же, бетона и обломков фанеры. И это тот масштаб, с которым мне хотелось бы работать. Я продолжу экспериментировать с жанром инсталляции. Говоря про смысловую характеристику, мне все больше интересно более углубленно говорить про «заколдовывание мира» и про сакральное.