Кто собирает искусство: коллекция Наталии Грабарь

Коллекционеры

Автор : Ирина Герасимова

Фото: Павел Борисов

02 July, 2024

Побывали в гостях у Наталии Грабарь — коллекционера и основательницы pop-up галереи Grabar Gallery. В ее собрании классики российского современного искусства — Лидия Мастеркова, Виктор Пивоваров, Олег Целков — гармонично соседствуют с молодыми авторами, например, Милой Гущиной и Юлией Вирко.

Мы поговорили с Наталией и узнали, какой была первая работа в ее коллекции, что из предметов искусства ей подарили друзья Олег Кулик и Павел Пепперштейн, а также спросили, как она делает выставки для художниц своей галереи.

Слева на стене — работа Павла Пепперштейна, справа — Дмитрия Шорина

ОБРАТИЛА ВНИМАНИЕ НА ТАКОЙ ПАРАДОКС — У ВАС ЕСТЬ ГАЛЕРЕЯ, И ОНА РАБОТАЕТ В ФОРМАТЕ POP-UP, ТО ЕСТЬ НЕ ПРИВЯЗАНА К ОПРЕДЕЛЕННОМУ МЕСТУ, ПРИ ЭТОМ ПОСЛЕДНИЕ ВЫСТАВКИ С УЧАСТИЕМ ВАШЕЙ ГАЛЕРЕИ ОПИСЫВАЮТСЯ ЧЕРЕЗ ЧУВСТВО ДОМА И ПОИСК ФУНДАМЕНТА. ЗАКЛАДЫВАЛИ ЛИ ВЫ ТАКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ ИЛИ ЭТО СОВПАДЕНИЕ?

Безусловно, есть тема поиска дома, с одной стороны, а с другой — ты везде как дома. Я связана с Москвой и в другом месте жить не смогла бы, хоть и часто бываю в разъездах. То, что я чувствую по этому поводу, созвучно с работами Ульяны Подкорытовой — она работает с символикой русской сказки, русского мифа, корней. Мне кажется, важно быть соединенным с тем, что ты считаешь домом.

КОНЦЕПЦИЯ GRABAR GALLERY СЕЙЧАС СТРОИТСЯ НА РАБОТЕ С ХУДОЖНИКАМИ, ЗА КОТОРЫМИ ВЫ ВИДИТЕ БУДУЩЕЕ АРТ-СЦЕНЫ. КАКОЕ МИРООЩУЩЕНИЕ ИХ ОБЪЕДИНЯЕТ И НА ЧТО ВЫ ОБРАЩАЕТЕ ВНИМАНИЕ ПРИ ВЫБОРЕ МОЛОДЫХ АВТОРОВ?

Талантливые художники всегда заглядывают в будущее. Например, Венецианская биеннале 2019 года называлась «Не дай вам бог жить в эпоху перемен» (прим. ред. — ‘’May You Live In Interesting Times’’), и, собственно, с пандемией мы влетели в эпоху перемен стремительно и бесповоротно. Или возьмем поэтов серебряного века — они тоже все предугадали. Любой большой художник — пророк. Если говорить про авторов, представленных в моей галерее, то у меня была задача найти тех, с кем не работают другие галеристы, чтобы они визуально и внутренне мне нравились. Это мой личный взгляд. Поскольку те, с кем мы работаем, очень молодые, всем около тридцати, то, естественно, они ищут опору в жизни и осмысляют себя.

Может быть, поэтому куратор наших проектов Кристина Романова на основе отсмотренного материала создала на выставке «Завтра утром, на рассвете, дом вернется, говорят» в Нижнем Новгороде историю про опору и самоидентификацию, в том числе, про дом как один из вопросов самоидентификации. При этом, на мой взгляд, место само выбирает человека, оно его притягивает. Например, когда я была в Мексике, то обратила внимание, что тем русским людям, кто там живет, идет это место — вроде бы совсем разная ментальность и культура, а им подходит.

Выбирая художников для своей галереи, я руководствуюсь следующим принципом: обращаю внимание, чтобы у каждого просматривался свой выразительный язык. Понятно, что он будет формироваться, развиваться, что художники его ищут, но важно, что они уже говорят на нем.

Я СТАЛКИВАЛАСЬ С ПРЕДУБЕЖДЕНИЕМ ПО ПОВОДУ ОДНОЙ ИЗ ТЕНДЕНЦИЙ В РАБОТАХ МОЛОДЫХ АВТОРОВ. РЕЧЬ ШЛА О ТОМ, ЧТО МНОГОЕ ИЗ ПРЕДСТАВЛЕННОГО СЕЙЧАС НА АРТ-СЦЕНЕ, — НАИВНО. ЛИЧНО Я С ЭТИМ НЕ СОГЛАСНА И СЧИТАЮ, ЧТО ЭТО СОВРЕМЕННЫЙ ИМПРЕССИОНИЗМ, ГДЕ, ОТЧАСТИ, ЧЕРЕЗ ПОКАЗНУЮ НАИВНОСТЬ МОЛОДЫЕ АВТОРЫ УВОДЯТ ЗРИТЕЛЯ ОТ ИЗЛИШНЕ КОНЦЕПТУАЛЬНОГО ПОДХОДА В ЧУВСТВЕННЫЙ И СИМВОЛИЧЕСКИЙ МИР. ПОДЕЛИТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, ВАШИМ ВИДЕНИЕМ ТЕНДЕНЦИЙ СЕГОДНЯШНЕЙ АРТ-СЦЕНЫ.

Опять же, в качестве примера можно вернуться к Венецианской биеннале и вспомнить проект 2022 года «Молоко сновидений». Там было много керамики, вышивки, текстиля и, образно говоря, наивного искусства. Оно ли это? По-моему, это обращение к корням, к исконности. Мой прадедушка, Игорь Грабарь, написал историю русского искусства, но брал он ее из XIV века. Например, я очень люблю авторский метод Натальи Гончаровой — она пошла вглубь, в архаичное, и поэтому у нее много вышивок, похожих на обереги, много обращений к народному. А современная нам художница Мила Гущина использует отсылки к народной вышивке и символическим образам, обращается к мотиву спасения души. Уход в сказку и в мифологию — эта тенденция просматривается во всем мире. Концептуальное искусство с нами слишком давно. Многие держатся за старое, но уже появилась новая волна — и это она.

Слева у кровати — бра Саши Нестёркиной; на стене — работа Франциско Инфанте

Работа Олега Целкова

ВАША ГАЛЕРЕЯ ОРИЕНТИРОВАНА НА ПОИСК НОВЫХ ИМЕН, ПРИ ЭТОМ В ВАШЕЙ КОЛЛЕКЦИИ ЕСТЬ РАБОТЫ ЛИДИИ МАСТЕРКОВОЙ, ФРАНЦИСКО ИНФАНТЕ, ВИКТОРА ПИВОВАРОВА. ЧТО ОБЩЕГО И КАК ВЫ ЛИЧНО ДЛЯ СЕБЯ РАЗДЕЛЯЕТЕ ЭТИ ДВЕ СФЕРЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ?

Я не разделяю. Просто когда есть возможность выступить в роли коллекционера — покупаю. Каждая покупка эмоциональная. Через меня проходит много работ, иногда наступает такой момент, когда ты не можешь с чем-то расстаться и понимаешь, что уже не отдашь — и оставляешь. У меня столько было историй, когда картина выбирала человека. Это мистика, никак иначе не назовешь, они все с характером. И продаю только то, что мне очень нравится. Не могу предложить клиенту то, что мне не нравится, даже если это хорошие деньги. Мне важно искренне любить. Молодому искусству еще предстоит расти, но его я тоже стараюсь поддерживать.

С каждой работой в моей коллекции многое связано: например, есть работа, которую мне подарил Олег Кулик. Обожаю Игоря Макаревича. Работу Виктора Пивоварова мне подарили подруги на день рождения. Сколько может быть платьев? А картин — много не бывает. Сколько себя помню, меня всегда волновал этот мир. В первые зарубежные поездки, еще студенткой и без денег, я все равно ходила в музеи.

ПОМНИТЕ ЛИ С КАКОЙ РАБОТЫ НАЧАЛАСЬ ВАША КОЛЛЕКЦИЯ?

У Веры Погодиной (прим.ред. — галеристка и куратор) была галерея, тогда мы еще были просто знакомые, я только начинала работать. В середине нулевых она придумала такой формат, когда художники — самые важные имена того времени — делали графику недорогого формата по 100 и по 200 евро. Это была история для интеллигенции и людей, которые очень хотели что-то купить, но у них не было возможности. Для меня 100 евро в то время были большой суммой, я к ней готовилась. Мне очень нравились работы Кости Батынкова. И вот там я купила его работу, как-то договаривались — мне сделали скидку. Это первая моя покупка. Я была такая счастливая!

СКОЛЬКО РАБОТ В ВАШЕЙ КОЛЛЕКЦИИ?

Пытаюсь вести учет. Знаю, что много — мы как раз занимаемся разбором и оцифровкой. Помимо холстов, есть графика. Что-то дарят, что-то хранится дома, что-то на складе. Надеюсь, за год это все сделаем. Хочется с работами из коллекции участвовать в выставках, потому что у меня есть важные для индустрии вещи и я с удовольствием бы их показывала. Знаю, как это важно. Некоторых клиентов уговариваю участвовать в выставках, но не все готовы.

МОЖЕТЕ ПОДЕЛИТЬСЯ, КАКИЕ РАБОТЫ ВИСЯТ У ВАС ДОМА И КАК ВЫБИРАЕТЕ, С ЧЕМ ИЗ ИСКУССТВА ВЫ БУДЕТЕ ЖИТЬ?

Это эмоциональный выбор. Что-то покупала или дарили в разное время. Если брать работы за последние пятнадцать лет, то все они друг другу подходят. Я не то что бы сильно с этим морочусь: может быть, раз в полгода или раз в год меняю или перевешиваю работы. Это живые вещи. Я их обожаю, но собственная жизнь и жизнь людей вокруг, конечно, важнее. Я обстоятельно подхожу к своей работе и веду научную деятельность, знаю многих художников лично: например, мне посчастливилось познакомиться с Мариной Абрамович и Дугласом Гордоном. Это очень интересные люди с нестандартным мышлением. Как и мои клиенты: во многом благодаря этому они очень многого добились. Они понимают, как важно не относиться к себе слишком серьезно. Важна жажда жизни, в хорошем смысле, а излишняя серьезность убивает жизнь.

Сверху в углу — портрет отца Наталии кисти Игоря Грабаря

Работа Дмитрия Шорина

КАКАЯ У ВАС В КОЛЛЕКЦИИ САМАЯ УДАЧНАЯ ПОКУПКА, НА ВАШ ВЗГЛЯД? НАПРИМЕР, ВЫГОДНО ЧТО-ТО ПРИОБРЕЛИ ИЛИ КУПИЛИ МОЛОДОГО ХУДОЖНИКА, А ОН ПОТОМ СТАЛ ДОРОГИМ.

У меня все покупки удачные. Я их, честно говоря, не очень люблю показывать, но если мы говорим про деньги, то за мои вещи все время предлагают в разы больше, чем я за них заплатила. Я знаю, что каждую вещь могу продать дороже, чем покупала. Никогда не бойтесь переплатить за шедевр. Если работа нравится и есть на нее средства, я ее всегда куплю; редко торгуюсь. Если на момент покупки у меня нет денег, то могу договориться, что буду выкупать ее по частям.

У работы Дмитрия Гутова есть история: когда я ее покупала, она была свернута тряпочкой, мы ее спасали, реставрировали, натягивали на подрамник; я купила ее за 30-50 тысяч рублей. В принципе, она достаточно дорого стоит.

А про эту работу (прим.ред. — «Адам и Ева» Алисы Йоффе) тоже есть история — у меня была клиентка, которая сделала заказ и потом отказалась, и мне пришлось выкупать. Но я не жалею, это шикарная работа.

Есть работа, которую мне подарил мой товарищ Павел Пепперштейн.

С работой Александра Виноградова и Владимира Дубосарского у меня мистическая история. Первой, кто ее купил, была моя подруга детства, она покупала у меня ее за 4 тысячи евро. Потом эта работа уехала в Лондон, потом была на аукционе. Она раза четыре прошла через меня и в какой-то момент я решила, что, наверное, ей пора со мной остаться. В ней я вижу русскую и египетскую мифологию. Это красивый русский пейзаж со стогами, здесь есть и отсылка к Куинджи.

ЕСТЬ ЛИ ТЕМЫ, КОТОРЫХ ВЫ ПРИДЕРЖИВАЕТЕСЬ В СВОЕМ ВЫБОРЕ ИСКУССТВА?

Мифология, грибы, абстракция. Наверное, это три главных темы. Мой подход достаточно стихийный. Иногда покупка работы для себя — это способ поддержать художника, но даже в такой ситуации я покупаю только то, что мне близко. Мне нравится, как развивается русское современное искусство, много талантливых ребят.

Работа Олега Кулика

Сверху — работа Дмитрия Гутова; снизу — работа Алисы Йоффе

КАКУЮ РОЛЬ СЫГРАЛА СЕМЬЯ В ВЫБОРЕ ВАШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ПУТИ?

Они были против. У меня два образования: первое нефтегазовое, на котором настояли родители. Это был конец 90-х. Я-то очень хотела изучать историю искусства, меня другое не интересовало. Мы договорились, что если я закончу с отличием нефтегазовое и не передумаю, то мне оплатят второе высшее, искусствоведение. Естественно, я не передумала. Моя первая работа была, кстати, у Любы Шакс (прим.ред. — телепродюсер и галерист, владелица галереи «Роза Азора»), мы делали выставку Вани Лунгина в 2004 году.

СЕЙЧАС В КУЛЬТУРНОМ ПОЛЕ МНОГИЕ ПРОЕКТЫ СТРОЯТСЯ ВОКРУГ ИДЕИ АУТЕНТИЧНОСТИ. НА КАКОЙ ГЛУБИННЫЙ ЗАПРОС ОБЩЕСТВА, ПО-ВАШЕМУ, ЭТА ТЕНДЕНЦИЯ ОТВЕЧАЕТ И КАКУЮ РОЛЬ В ЭТОМ ПРОЦЕССЕ ИГРАЕТ ИСКУССТВО?

Такое время, когда многие люди обращаются к религии, духовным практикам или психологии. Я чувствую, что мы живем в переходный период от старого к новому, и, чтобы справляться, нужно быть осознанным. Поэтому есть запрос на заземление, самоидентификацию и, конечно, людям важно себя с чем-то ассоциировать для устойчивости. Художники помогают с мифом и былью, добавляют воздушности и даже сказочности. Эти темы витают в воздухе, и люди с разными точками зрения ее считывают. Я недавно была в Центре «Зотов», где купила две книжки: «Архетипы в русских сказках» и «Архетипы в зарубежных сказках». Мне всегда была интересна эта тема, а в психологии даже есть такой тест, когда тебя спрашивают, какая сказка тебе нравилась. Мои любимые сказки — «Алиса в стране чудес» и «Золушка». Мы с командой думали о том, чтобы сделать выставку про сказку, потому что это очень важная тема — наше детство и то, с чем мы себя ассоциируем.

ЕСТЬ КОНЦЕПЦИЯ «ПУТИ ГЕРОЯ» ДЖОЗЕФА КЭМПБЕЛЛА, В ОСНОВЕ КОТОРОЙ ЛЕЖИТ ЮНГИАНСКИЙ АНАЛИЗ, И ОНА ОПИСЫВАЕТ ИДЕЮ О ТОМ, ЧТО ВСЕ СКАЗКИ И МИФЫ ПРЕДЛАГАЮТ ОДНУ АРХЕТИПИЧЕСКУЮ ФОРМУ, А УЖЕ ИЗ НЕЕ ВЫРАСТАЮТ ВСЕ СЮЖЕТЫ, КАК НОВЫЕ, ТАК И СТАРЫЕ, КАК В ТЕКСТАХ, ТАК И В КИНО, НАПРИМЕР.

Конечно, в сказках такая мудрость заложена, оттуда можно многое взять. В случае с хорошим фильмом — ты же тоже попадаешь в некий миф. И музыка — это своего рода мифология. Естественно, тут сразу вспоминается Вагнер и его авторство: это то, что могло родиться только в Германии, только так, только в то время. Как Чайковский тоже мог родиться только в России и только в свое время. Любой великий человек создает мифологию вокруг себя. И потом искусство — это всегда некий заказ общества, во все времена нужен был новый язык, и оно помогало его найти.

Прямо на стене — работа Виктора Пивоварова; справа на стене — работа Оли Кройтер; слева на тумбе — зеркало Родиона Китаева

Справа на стене — работа Виктора Пивоварова; справа на тумбе — зеркало Родиона Китаева; в проеме — работа Ростана Тавасиева

В ОДНОМ ИЗ СВОИХ ИНТЕРВЬЮ В КОНТЕКСТЕ РАЗГОВОРА О МОСКОВСКОМ КОНЦЕПТУАЛИЗМЕ И АВАНГАРДЕ ВЫ ГОВОРИЛИ О ТОМ, ЧТО В РОССИИ ВСЕ ЕЩЕ НЕ ОЧЕВИДНА ВЕЛИЧИНА МАЛЕВИЧА. ПО-ПРЕЖНЕМУ ЛИ ВЫ ТАК ДУМАЕТЕ И С ЧЕМ, НА ВАШ ВЗГЛЯД, ЭТО СВЯЗАНО?

«Чёрный квадрат» это настолько глубинное, глобальное изобретение, слом мысли и парадигмы, что, по моему мнению, мы еще до сих пор его проживаем. Прошло уже больше 100 лет, а мы еще не вышли из этой эпохи и не осмыслили, что же такое «Черный квадрат». Если рассматривать исторический контекст, то авангард был частью идеологии новой власти, потом его запретили. В 1937 году, когда Борис Иофан выиграл конкурс на создание Дворца Советов, авангард стал незаконным, собственно говоря, практически до наших дней, до 1990-х, он и оставался вне закона в России. Вторая волна авангарда — нонконформизм — тоже была незаконна. Эти художники были запрещены, они страдали. Потом у нас целое поколение про это ничего не знает. Для запада наш авангард — это главное, что мы сделали в искусстве, и это первый раз, когда Россия реально повлияла на весь мир. Этим открытием мы сломали привычное сознание, все современное искусство запада родилось из Малевича, Кандинского и русского авангарда. Тогда же родился весь дизайн в его современном понимании, и все до сих пор этим пользуются: ничего нового, более значимого, не появилось. А в России, правда, мало об этом знают, художники еще как-то могли увидеть хранения в музеях, а широкой публике они просто были недоступны. Дейнека, Пименов, безусловно, великие художники, но они интересны людям с нашей генетической памятью.

РУССКИЙ АВАНГАРД БЫЛ НАМИ ИЗОБРЕТЕН И НАМИ ЖЕ НЕ ПОНЯТ, НО ПРИ ЭТОМ ДЛЯ ВСЕГО МИРА РУССКИЙ АВАНГАРД — ЭТО ЧТО-ТО САМО СОБОЙ РАЗУМЕЮЩЕЕСЯ.

Сначала были импрессионисты — благодаря им рождается парижская школа, к которой относят Шагала, Пикассо, Матисса. Их работы Щукин и Морозов покупают, привозят и делают дом-музей. Туда приходит Гончарова, и затем у нас рождается русский авангард. Одно явление вытекает из другого. А русский авангард дальше влияет на все остальное. Зарубежные художники знакомились с нами, а мы с ними. Матисс был несколько раз в России, и когда он увидел, например, русскую икону — это моя любимая цитата — он сказал: «Я это искал всю жизнь, а у вас это было уже с XIV века». Поэтому важно путешествовать, чтобы знакомиться с разными культурами.

Когда-то была классная выставка «Шанель. По законам искусства» в Пушкинском музее, там показывали, откуда у нее этот жемчуг, — с русских икон, она очень любила русскую икону и благодаря ей вдохновилась золотом и жемчугом. Важно понимать эти связи, потому что это всегда очень воодушевляет. Художник не может существовать сам по себе. Важны мастерские, общение, художественная среда. Очень важно коллекционерам показывать свою коллекцию и рассказывать про нее.

ЕСТЬ ЛИ У ВАС НА ПРИМЕТЕ ХУДОЖНИКИ, КОТОРЫХ ХОТЕЛОСЬ БЫ ПРИВЛЕЧЬ GRABAR GALLERY ИЛИ, ВОЗМОЖНО, КОГО-ТО ПОСОВЕТУЕТЕ ПРИОБРЕСТИ СЕЙЧАС, ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ?

Конечно, советую обратить внимание на наших художниц: Юлию Вирко, Милу Гущину и Анну Быстрову. Мы сейчас еще смотрим, но у меня жесткие критерии отбора — мне мало что нравится. А так я люблю Иру Корину, Ульяну Подкорытову, Людмилу Баронину, Сашу Нестёркину, Олю Кройтор. Это художницы, чьи работы я сама покупаю.

Коллекционеры

Автор : Ирина Герасимова

Фото: Павел Борисов

02 July, 2024