«Мне хочется делать работы прозрачные, где нет ничего, что относилось бы к внешнему миру»: разговор Светланы Тэйлор и Виктора Алимпиева

СЕГОДНЯ ТЫ СКАЗАЛ ВАЖНУЮ ВЕЩЬ, ЧТО СПЕРВА САМ СЕБЯ НАЗНАЧИЛ, САМОПРОВОЗГЛАСИЛ ХУДОЖНИКОМ, А ПОТОМ ПРОИЗОШЛО ЧТО-ТО СЕРЬЕЗНОЕ.

Да, как бы сам себя «поднял» сначала.

РАССКАЖИ, КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО. ЧТО ЭТО БЫЛ ЗА ПРОЕКТ, «ОЛЕГ»?

Да, работа 97-го года, называется «Несколько подарков Олегу». Я сейчас расскажу про первую художественную мысль, которая возникла тогда в моей голове. Я был с похмелья и решил встретиться с другом. Он тоже был с похмелья, и мы немножко погуляли, а перед тем, как нам разойтись, мы купили по напитку в киоске. Мой напиток назывался «Водка-груша». И вот я делаю очередной глоток, и меня на старые дрожжи начинает накрывать. Тут перед глазами возникает лицо моего друга, и у меня появляется мысль: «Олег». То есть: что это такое? Всем нам известна такая похмельная сентиментальность, но тут я понял, что правильную мыслишку можно угадывать по ее ничтожности. Она не то, до чего никто не додумался, а просто она никому не нужна.

Я тогда решил сделать произведение, посвященное другу, ему в подарок, но оно не должно было быть ироничным, вот в чем дело, как американский поп-арт. Розенквист, Уорхол — это любовь, любовь к банке супа, к губной помаде. В тот момент я понял, что поймал что-то очень важное, лирическое. Лирическая идея в то время находилась на противоположной стороне от современного искусства. Это была абсолютно геометрически правильно найденная ненужность. Эта работа стала опусом номер один. Потом все, пошло-поехало. Я стал делать другие видео, в соавторстве, а потом и не в соавторстве. Затем мы поставили спектакль. Ой, это просто фантастическая история! На рубеже десятилетий я предложил моему другу Мариану Жунину что-нибудь придумать вместе. Мы придумали очень амбициозную работу, долго ее сочиняли, потом я ее монтировал два с половиной года. Работа называется «Ода». И мы потирали руки: для современного театра это наверняка седьмая вода на киселе, но для современного искусства сойдет. Мы решили устроить европейскую премьеру, но не ожидали того, что случилось. Практически первая групповая выставка, в которой я участвовал, оказалась Венецианской биеннале 2003 года.

А КТО ТЕБЯ В ВЕНЕЦИЮ ПРИВЕЗ?

Игорь Забел, славенский куратор. Тогда телепортом был кабинет Виктора Мизиано в редакции ХЖ (прим.ред. — «Художественный журнал», был создан в 1993 и стал первым изданием по проблемам современного искусства). Приезжает, например, Франческо Бонами, и ты с ним встречаешься, или вот Игорь Забел.

Именно с «Оды» все пошло-поехало. Это было в 2003 году, на Биеннале. А в 2005-м мы получили письмо на бумаге, подписанное ничего не говорящей нам фамилией Кастеллуччи. Он писал, что смотрел нашу работу и увидел новые возможности для театрального языка. Мы просто обалдели. Кастеллуччи спрашивал, будет ли нам интересно придумать спектакль для Biennale TEATRO, где его назначили куратором, опять же в Венеции.

Конечно, мы придумали, сочиняли несколько месяцев. Это была феерия: полтора месяца репетиций в Прато, двадцать шесть актеров.

ВАМ ПРЕДОСТАВИЛИ УЖЕ СЫГРАННУЮ, КОНКРЕТНУЮ ТРУППУ?

Нет, нет, мы приезжали в Италию на кастинг, сами выбирали актеров.

РАССКАЖИ ПРО СПЕКТАКЛЬ. КАК ОН НАЗЫВАЛСЯ?

Спектакль назывался «Мы говорим о музыке. Пересказ Первого фортепианного концерта Дмитрия Шостаковича». Я думаю, что не надо добавлять, что там никакой музыки не было. Мы даже исключили итальянские слова, которые воспринимались как музыкальные термины. Модерато, легато, например.

СКОЛЬКО ДЛИЛСЯ СПЕКТАКЛЬ?

Где-то минут 70. Потом, после премьеры, к нам пришел Кастеллуччи и произнес речь. Он сказал, что смотрел спектакль и чувствовал две вещи: с одной стороны, ему все нравилось, с другой — он хотел, чтобы спектакль поскорее закончился. Некоторые сцены напомнили ему концентрационный лагерь. Мы спросили: «Ну, а на Шостаковича-то похоже?». И он в ответ: «Povero, povero Шостакович…»

КОНЦЛАГЕРЬ, ВОЗМОЖНО, ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ШОСТАКОВИЧ — ОДИН ИЗ ГЛАВНЫХ АНТИФАШИСТОВ.

Это Шостакович до репрессий. Он совершенно другой — веселый и гротескный. Первый концерт — невероятное произведение, в конце там такой гудок трубы… У меня есть пластинка, я ее купил, когда еще был подростком, и всякий раз, когда ее дослушаю, то хлопаю, даже если один в комнате.

А ЧТО ПРОИСХОДИЛО НА СПЕКТАКЛЕ?

Ну, даже сложно описать. Спектакль состоял из четырех параллельных действий, которые происходили между четырьмя перегородками высотой от одного до четырех метров. За каждой перегородкой располагался некий коллектив, и у каждого коллектива имелся свой дирижер. Сверху горели неоновые лампы, звучало очень много итальянской речи.

БЕЗ ЗВУКА И БЕЗ МУЗЫКИ, ТОЛЬКО РЕЧЬ, ДА?

Да. Мы знаете, что сделали? Актеры все были босые. В каждой из четырех перегородок висело несколько микрофонов, которые фиксировали и усиливали все звуки. Я использую в видео такие тихие звуки, например, разминание пальцами цветка — они и стали шумовой озвучкой. Подобный опыт помог понять, что для меня не кино парадигма, а театр. Я всегда провожу репетиции, и только на них происходит чудо.

ТО ЕСТЬ ТЕАТР СТАЛ НЕКОЙ ТОЧКОЙ ОТСЧЕТА. У ТЕБЯ ОЧЕНЬ ВАЖНЫ ВСЕ ЭТИ ЗАМИРАНИЯ, ВЫРАЗИТЕЛЬНЫЕ И ДЛИТЕЛЬНЫЕ ПАУЗЫ.

Ну да, но у меня театр минималистский, типа беккетовского.

А ДАЛЬШЕ? ПРИШЛОСЬ ВЕРНУТЬСЯ В МОСКВУ?

Да, вернулся в Москву, и следующая работа, которую я сделал, была “Wie heisst dieser Platz?”. Это речь на немецком языке, она была отрепетирована. В ней группа людей толпится в тесном, как телефонная будка, пространстве. Перед ними стоит ораторка, она их чуть-чуть, на полголовы, но выше. Она произносит речь куда-то вверх, в сторону от толпы. И эта речь про толкание речи на площади. “Wie heisst dieser Platz?” вбила какой-то замковый камень, и все.

И В ЭТОТ МОМЕНТ ТЫ ВСТРЕЧАЕШЬ ТЕРЕЗУ МАВИКУ И ВЛАДИМИРА ОВЧАРЕНКО…

Нет, с Овчаренко я встретился до этого спектакля, потому что он мне дал деньги на работу, которая не предполагала репетиций. Работа называется «Соловушка». Это видеоработа, не перформанс, потому что в ней участвовала несметная толпа, 50 человек.

ГДЕ ВЫ СНИМАЛИ?

В хромакейной студии.

ТАМ УЖЕ ЕСТЬ ТВОИ ФИРМЕННЫЕ НАМЕКИ НА УЛЫБКИ, ТВОИ ПАУЗЫ. РАССКАЖИ ПРО ЭТО

Идея заключается в том, чтобы изобретать привычки. Изобретенная привычка — это такая же прекрасная ложь, как фраза Оскара Уайльда, что нет более трудной позы, чем естественность. Что такое привычка? Это же естественная вещь, а их можно изобретать. Например, безутешная вдова Ярошенко комкает платочек перед лицом, и вот все безутешные вдовы так делают. Это и есть изобретение привычек каких-то. А в работе «Соловушка» оно распространено на гигантскую толпу.

А В КАКОЙ МОМЕНТ ВОШЛИ ОПЕРНЫЕ ПЕВИЦЫ?

Сейчас скажу, сразу после “Wie heisst dieser Platz?” я решил сделать работу на русском языке «Моё дыхание». В видео были две певицы, одна из них поет слова в сторону, а другая поет то же самое, но вокализ и прямо в ухо первой. Речь идет об исправлении дыхания. Это, кстати, знаешь, скорее относится к тому, что Монастырский взял из китайской философии. И дыхание, что это такое? Волнение? Исправь дыхание… Тоже бред такой, и в конце там слова «по-дож-дет мое дыхание» и «оно со мной, оно со мной. Моё дыхание». Очень важно для меня, чтобы работы имели структуру уравнения, чтобы всё, что там происходит, было абсолютно.

ХОТЕЛА СПРОСИТЬ ПРО ДЫХАНИЕ. У ТЕБЯ БЫЛО ТАКОЕ, КАК У ВСЕХ В ДЕТСТВЕ: В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ ТЫ ОБНАРУЖИВАЕШЬ, ЧТО ДЫШИШЬ И МОРГАЕШЬ? И ВДРУГ, ОСОЗНАВ СВОЕ ДЫХАНИЕ, ТЫ НАЧИНАЕШЬ СБИВАТЬСЯ И ДУМАЕШЬ, ЧТО СЕЙЧАС НЕ СМОЖЕШЬ ДЫШАТЬ ПРАВИЛЬНО И У ТЕБЯ СЕРДЦЕ ОСТАНОВИТСЯ.

А что-то было, да… Я вспомнил еще образ дыхания. Я тогда читал «Каширское шоссе» Андрея Монастырского, а он же увлекся исихазмом — монастырской практикой, в которой молитва связана с правильным дыханием. «Исправь дыхание». Что это? Может быть, певческое дыхание?

Понимаешь, у Монастырского есть красота, которую сложно определить, красота и акций, и действий, и проявлений. Это какая-то геометрическая красота. Мы же там не были, мы только об этом читали. И мне тоже захотелось такой красоты портативной. Это как в фильме «Список Шиндлера»: Оскар Шиндлер встречается с директором концлагеря, кладет ему на стол бриллиантовую цепочку и говорит: «Очень скоро мы все будем нуждаться в портативных ценностях…»

Помнишь, «Тезисы о современном искусстве» Бадью, где он пишет, что «неимперское искусство должно быть собрано воедино, как математическое доказательство, неожиданно, как вспышка среди ночи, и возвышенно, как звезда». Мне хочется делать работы прозрачные, где нет ничего, что относилось бы к внешнему миру.

Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ МНОГО ПУТЕШЕСТВОВАЛ И РАБОТАЛ В РЕЗИДЕНЦИЯХ. РАССКАЖИ НЕМНОГО ОБ ЭТОМ.

Интересно, как я для себя открыл французов. Был год России во Франции, и меня пригласили в резиденцию в Тулузу. Я уже знал, что буду делать, хотел поработать с их актерами. Там я сделал работу, которая называется «Вот». Она представляет собой вокализ со сформированной речью, в котором единственное различимое слово — это русское слово «вот», все остальное — стертый французский язык. И я совершенно потрясен французскими актерами, их abilities. Потом я сделал две работы с француженками, но они уже сюда, в Россию, приезжали. Я вообще очень много сделал работ в резиденциях. Я работал с итальянцами над спектаклем, с голландцами, с австрийцами, со шведами.

МОЖЕТ БЫТЬ, ПРИШЛО ВРЕМЯ ПОГОВОРИТЬ ПРО ТВОИ РИСУНКИ? У ТЕБЯ ИХ МНОГО ПОЯВИЛОСЬ. ОНИ У ТЕБЯ СТОЯТ ОСОБНЯЧКОМ, ОТДЕЛЬНО, ВИКТОР-ГРАФИК — ЭТО ЧТО-ТО НОВЕНЬКОЕ. ДАВАЙ ПОРАДУЕМ ЧИТАТЕЛЯ, РАССКАЖЕМ ЕМУ, ЧТО ОНИ ИМЕЮТ ВЕС. УБЕДИТЕЛЬНЫЕ ЦИФРЫ НА СЕГОДНЯ: ОКОЛО 18 КИЛОГРАММОВ ОТРИСОВАННОЙ БУМАГИ.

Ну не 18, чуть меньше. Я и раньше делал рисунки, но как эскизы, такие немножко маэстринские. А эти рисунки меня вытащили из неприятной ситуации. Оценив их потенциал, я очень быстро встал на амбициозные рельсы. У меня, знаешь, какая была идея? Ну, условно говоря, женщина — это же некий континуум, человеческое тепло, чувственность, еще что-то, но в том числе и гордость, красота. И вот у меня в организме дефицит красоты. Где красоту можно взять прямо сейчас? Что я могу сделать? Я могу сделать собственную красоту в зеркале, я могу сделать красоту в своих произведениях.

НО ДОЛЖЕН ПРИСУТСТВОВАТЬ КАКОЙ-НИБУДЬ АТРИБУТ КРАСОТЫ, НАПРИМЕР, ТАЛАНТ, ВОЛЯ, ДЕНЬГИ, ПРИНЦИПЫ И ТАК ДАЛЕЕ. В ОСТАЛЬНОМ МОЖНО ОСТАВАТЬСЯ, В МЕРУ КОНЕЧНО, БЕЗОБРАЗНЫМ…

Я тут не специалист. На своих рисунках я стал оттачивать идею планеты, ты подсказала. Образ женщины как возделанная планета. Причем планета — это ведь что-то трехмерное. Очень важно, что у меня на рисунках не лица, а головы, по сути, я рисую некую воображаемую скульптуру. И я сразу понял, что эту ситуацию обращу из негативной в позитивную.

Мой друг Саша, кстати, сказал, что вот эти линии рисунка похожи на визиры. Визиры геодезические, знаешь? Там высота 15 метров, и вот тебе линия, где высота 15 метров, будто на карте показан рельеф местности. Действительно, это похоже на сельское хозяйство, возделывание планеты. Я составляю карты любви, что ли. Как сумма ласк, не девушка, а сумма ласк. Не обязательно, чтобы девушка от тебя уходила… Окей, пусть остается.

МНЕ КАЖЕТСЯ, ТВОЙ РИСУНОК ОЧЕНЬ СИЛЬНО УСЛОЖНИЛСЯ.

Да, он стал объемнее, где-то потерялась картографическая точность, которая была раньше.

НУ И ПОМЕНЯЛОСЬ НАСТРОЕНИЕ. ЕСЛИ СТАРЫЕ РИСУНКИ БЫЛИ ЭКСТАТИЧЕСКИМИ, ТО НОВЫЕ СТАЛИ ОТСТРАНЕННЫМИ.

Каждая девушка — это другой мир, это сильные эмоции. Некоторые рисунки выражают смысл без каких-либо эмоций. У меня нет желания стигматизировать свои внехудожественные обстоятельства. Ты счастлив — это твой ресурс, ты грустен — это твой ресурс. Ну, первая работа, «Олег», что там было схвачено? Там была схвачена моя сентиментальность, подсмотрена откуда-то со стороны, понимаешь? Собственно, это и есть метапозиция. Ты влюблен, и тебе хорошо или плохо, но ты в то же время с какой-то любовью на себя смотришь со стороны.

В СМЫСЛЕ НЕТ ВНУТРЕННЕГО ОСУЖДЕНИЯ И ПРЕЗРЕНИЯ, ДА?

Ну да. Ты как бы расщепленный, продырявленный событием. Ты находишься только в себе и «в то же время пребываешь над собой в избытке, потому что случайная траектория истины прошла прямо через тебя». Ты уникальное человеческое животное… Но я, например, не представляю, чтобы я нарисовал ребенка, мужчину или старуху. Единственное исключение — это Сашенька, конечно. Его я нарисовал с любовью, это настоящая дружеская любовь.

А ТЫ НЕ ДУМАЕШЬ, ЧТО ВСЕ ЭТИ ЖЕНЩИНЫ МОГУТ КАК-ТО ОТПУГИВАТЬ? ПОДОБНЫЙ ВОПРОС ЗАДАЮ И ДРУГИМ ХУДОЖНИКАМ, КОТОРЫЕ БЕРУТ СВОИХ МОДЕЛЕЙ НЕ ИЗ ГОЛОВЫ, А ИЗ МОСКОВСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ.

Чужие портреты никому не нужны? Это я помню, у меня была выставка из серых-серых картин, где были реснички, молнии и был портрет Алисы Йоффе. Это единственный портрет, который я сделал до новых времен. Но я знаю, что чужие подруги никому не нужны. Для меня важно, что это портреты, вот еще в чем дело.

МЕНЯ ЧУЖИЕ ЛИЦА ОТПУГИВАЮТ. А У ТЕБЯ В ЭТОМ ГОДУ ПОЯВИЛИСЬ ЕЩЕ И ГЛАЗА. ЗАЧЕМ ТЫ, КСТАТИ, СДЕЛАЛ ГЛАЗА?

Потому что в тех рисунках, до 2023 года, глаза мешали бы некоему сообщению, которое происходит через рот, например.

МОЖЕТ БЫТЬ, ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ТЫ ЗАКРЫЛ ТЕМУ С ЭКСТАЗОМ И РЕШИЛ ДОБАВИТЬ ЧТО-ТО ДРУГОЕ?

В какой-то момент я понял, что мне нужны глаза. Есть несколько способов их изобразить. Интересно, например, как скульпторы изображают глаза. Это же плоский объект, они делают выемки. Глаза выглядят не так, как в реальности, зрачок как продырявленный бублик. Надо придумать, как рисовать глаза по-разному. Например, только треугольнички, глазные контуры и все. Именно треугольничек, не зрачок, но он дает направление взгляду. Либо такие растушеванные штученьки и так далее. Но да, взгляд появился.

ЕЩЕ В ТВОИХ РИСУНКАХ ЕСТЬ СУБЪЕКТНОСТЬ, И ОНИ ДОВОЛЬНО РЕАЛИСТИЧНЫЕ. А КОГДА ТЫ БУДЕШЬ ДЕЛАТЬ ЖИВОПИСЬ, ТО УЙДЕШЬ В КОНТУР? КАК ПЛАНИРУЕШЬ ВООБЩЕ ПОРАБОТАТЬ?

Пока у меня другой техники нет, потому что я придумал, как очень точно сделать картину. Раньше я делал рисунки как эскизы, сейчас мои рисунки независимые, самостоятельные работы. Я делаю абсолютно точную композицию в фотошопе и потом точно ее переношу. И тут есть некоторая проблема, потому что… мои рисунки учат меня рисованию, а моя живопись не учит меня живописанию.

НО ТЫ, ПО-МОЕМУ, ЛЕССИРОВКАМИ ЖИВОПИСНОСТИ ДОСТИГАЕШЬ.

Это одноцветная лессировка, градиентная (прим.ред. лессировка — это живописная техника, при которой тонкий слой полупрозрачной краски наносится поверх другого слоя, чтобы изменить его цвет или тональность, при этом сохраняя нижние слои видимыми). Там должен быть дребезжащий цвет. Если цвет не дребезжащий — нет красивого цвета, нет вообще никакого эффекта.

У ТЕБЯ БЫЛ ВНАЧАЛЕ СИРЕНЕВЫЙ, ПОТОМ БИРЮЗОВЫЙ, А СЕЙЧАС ЧЕРНО-СИНИЕ И РОЗОВЫЕ ВЕЩИ

Я собираюсь сделать красный и черный. Живописные работы всегда будут сильно уступать рисункам в смысле богатства линий, но фон это будет восполнять.

НУ, ФОН, МНЕ КАЖЕТСЯ, ПОМОГАЕТ И ДИНАМИКЕ ЛИНИИ.

Тоже, да. Моя биография должна состоять из одного пункта — перманентной эйфории. Есть два ресурса эйфории — творческие и любовные. Я только сейчас понял, насколько классный эйфорический ресурс искусство. Художественная эйфория более стойкая.

ЭТО, МОЖЕТ БЫТЬ, СВЯЗАНО С ТЕМ, ЧТО МУЖЧИНА СЕБЯ ВИДИТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО В ПРОЕКЦИИ ВНЕШНЕГО МИРА…

Я не хочу сложности там, где она не нужна, сложности, автором которой я не являюсь, в принципе как художественное животное. Животному должно быть хорошо, сладко, радостно.

НУ, ТУТ СПОРНО, МНЕ КАЖЕТСЯ. ЕСЛИ МЫ ГОВОРИМ О КОНЦЕПТУАЛЬНОМ ИСКУССТВЕ, ТАМ ВСЕ ИНАЧЕ. ТЫ УПОМИНАЛ МОМЕНТ СКУЛЬПТУРИРОВАНИЯ В РИСУНКЕ, А ПОЧЕМУ САМ НЕ РАБОТАЕШЬ СО СКУЛЬПТУРОЙ НАПРЯМУЮ?

Ну, пока не дошел до нее.

ЗАГЛЯДЫВАЕШЬСЯ?

Да. Рисунки могут уже быть преосуществлены в скульптуру, потому что, как сказать… «академические рисунки пошли погулять». По сути, это академический рисунок, но с выкрутасами. А академический рисунок — это рисование объема. Не рисование лица, а рисование головы. И когда-нибудь можно попробовать сделать скульптурный образ.

А ВИДЕО ПЛАНИРУЕШЬ НОВОЕ ДЕЛАТЬ?

Уже начал о нем думать. Сделаю.

ТЫ НЕДАВНО ПЕРЕЕХАЛ В НОВУЮ МАСТЕРСКУЮ, ДА?

Да, в ней очень классно и работа кипит. Вспомнил еще одну штуку по поводу рисунков, портретов и видео: люди на абсолютно разных работах как будто все из одной «деревни». Причем это не идеализация, не тип прекрасной девушки. Нет, это странность, потому что предметом поиска является пауза, остановка мыслительного процесса.

ПРО РОДСТВЕННИКОВ ВСЕ ЯСНО: У ХУДОЖНИКОВ ВСЕГДА ЛЮДИ СЛОВНО НА ОДНО ЛИЦО, КАК ИЗ ОДНОГО СЕМЕЙСТВА. НУ, А ПРО ПАУЗУ ХОТЕЛА БЫ УТОЧНИТЬ, ПОКА НЕМНОЖКО ТУМАННО.

Мне кажется, произведение искусства производит остановку мыслительного процесса, такого колеса вопрошания. Это можно сравнить с тем, как турист идет без четкого плана.

А МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЭТОТ ОГЛУШИТЕЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ ОТ ИСКУССТВА БОЛЬШЕ ВСЕГО ПОХОЖ НА КОМУ, МАЛЕНЬКУЮ СМЕРТЬ. НЕ ФИЗИЧЕСКУЮ, А ТУ, КОТОРАЯ БЫВАЕТ, ЕСЛИ ВЫПИТЬ МЕРТВОЙ, А ПОТОМ ЖИВОЙ ВОДЫ. ВОТ ТЫ СТОИШЬ ЖИВОЙ, НО ВДРУГ СТОЛКНУЛСЯ С ЧЕМ-ТО, И ТЕБЯ ВЫРУБИЛО, ОГЛУШИЛО, ТЫ ПРОВАЛИЛСЯ. ВЫРУБИЛО ИМЕННО ИСКУССТВО. И ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ, ТЫ ОСТАНОВИЛСЯ, КРОВЬ, СЕРДЦЕ ОСТАНОВИЛОСЬ. МИР ОСТАНОВИЛСЯ, ВСЕ ЗАМЕРЛО. И ТЫ САМ ТОЛЬКО ОДНО — ПОСТИЖЕНИЕ ЭТОГО, МОЖНО СКАЗАТЬ, СОУЧАСТИЯ. И ПОТОМ БАЦ, ТЫ ВЫХОДИШЬ ИЗ ЭТОГО. И ТЫ НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕШЬ, ЧТО С ТОБОЙ БЫЛО, ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СОПРИКОСНУЛСЯ С ЧЕМ-ТО И ЧТО-ТО ПОНЯЛ. ПОСЛЕ ЭТОГО ТЫ СТАНОВИШЬСЯ ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ, ЭТО КАКОЙ-ТО ОРБИТАЛЬНЫЙ ПОВОРОТ.

Что такое мертвая вода? Это мгновенное озарение, что мир нарисован на бумаге, как бы дереализация. Если такой момент длится долго, это психушка. Но во всякую поэтическую встречу мир развоплощается, чтобы в следующее мгновение вернуться, происходит вечное возвращение.

САМОЕ ГЛАВНОЕ, ТЫ СТАНОВИШЬСЯ ЗА СЧЕТ ЭТОГО ПОСТИЖЕНИЯ СОВЕРШЕННО НОВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ.

Да, и причем меняешься всегда в позитивную сторону. Вот что важно.

ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ПОТРЯСЕНИЕ И ОТ КАКОЙ-ТО ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ.

Если мысль творческая, если мысль философа или мысль художника, то да.

НУ ВОТ НА ЭТИХ ОЗАРЕНИЯХ, УМУ НЕПОСТИЖИМОСТЯХ, ЧУДЕ, НА КОТОРОЕ СПОСОБНО ИСКУССТВО, И ОСТАНОВИМСЯ И, МОЖЕТ БЫТЬ, В НАШЕМ СЛЕДУЮЩЕМ РАЗГОВОРЕ РАЗБЕРЕМ ДАННУЮ ТЕМУ.