Где создается красота: в мастерской Вадима Михайлова в Санкт-Петербурге
Вадим Михайлов — художник родом из Перми, сегодня живет и работает в Санкт-Петербурге. Персонажей и сюжеты, с которыми он работает, порой называют фольклорными или даже страшными, но художник не стремится напугать зрителей, а свои «картинки» называет веселыми. Михайлов работает с техникой сграффито, выцарапывая изображения на разных поверхностях, а с недавнего времени — делает мягкие игрушки и шьет.
Побывали в мастерской художника и обсудили трудоголизм, отношение к критике и возможность коммерческого успеха для грустного искусства.
КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К ФРАЗЕ «ЕСЛИ ДОЛГО СМОТРИШЬ В БЕЗДНУ, ТО БЕЗДНА НАЧИНАЕТ СМОТРЕТЬ В ТЕБЯ»? И СТОИТ ЛИ СМОТРЕТЬ В БЕЗДНУ?
Хорошая фраза, мне очень нравится. Стоит. И, надеюсь, она смотрит в меня тоже.
ПЕРСОНАЖИ ИЗ ВАШИХ РАБОТ ИНОГДА ОПИСЫВАЮТСЯ КАК СКАЗОЧНЫЕ, ФОЛЬКЛОРНЫЕ, ТО ЕСТЬ ВЫМЫШЛЕННЫЕ. А НАСКОЛЬКО ДЛЯ ВАС ЛИЧНО ОНИ ВЫМЫШЛЕННЫЕ?
Скорее всего, и для меня они вымышленные: ведь таких персонажей не бывает в природе. Фольклор используется скорее как вспомогательная вещь, это могли бы быть совершенно другие персонажи. Я не только фольклорных персонажей использую: бывают персонажи из мультфильмов или комиксов. Почему-то последнее время считают, что я фольклорный автор, но это не так.
Я не создаю специальный контекст, эти персонажи не несут определенного смысла. Просто беру вещь и заполняю ее разными персонажами, они могут быть совершенно рандомными. У меня нет подтекста. Мои работы скорее интуитивные, то есть я не рассказываю истории, чтобы выразить их для внешнего мира.
Например, когда использую тексты, буквы, устойчивые выражения, то это мантры места, где я живу. Скажем, «Не жили хорошо и не будем» — это мантра, которая постоянно повторяется в России. А я решил описать ее на разных предметах с историей, которые имеют отношение к этому месту или использовались кем-то, как бы впитали содержание этих мантр.
НАСКОЛЬКО В ВАШИХ РАБОТАХ ВАЖНА СВЯЗЬ С СЕГОДНЯШНИМ ВРЕМЕНЕМ?
Мое отношение к обществу интуитивно. Никогда не придумываю что-то специально и не выдумываю долго. Я ловец образов.
ПОМНИТЕ ЛИ ВЫ, ПРОЦЕСС РАБОТЫ НАД КАКИМ ОБЪЕКТОМ ЗАНЯЛ БОЛЬШЕ ВСЕГО ВРЕМЕНИ?
В позапрошлом году я сделал работу длиной 17 метров, затем она выставлялась на ярмарке 1703 в прошлом году, называлась «Большой исход». Это очень длинное полотнище, по которому разные существа куда-то шли. В самом конце, по сюжету, это было изгнание из рая. Когда я эту работу закончил, уже даже не помнил, с чего все начиналось. Делал ее два-три месяца каждый день беспрерывно. Она была очень длинная и большая.
КАК ПРОХОДИТ ВАШ ДЕНЬ В МАСТЕРСКОЙ?
Все время работаю. У меня все этому подчинено: покупка материалов, поиск вещей. Делаю что-то, а потом наступает 12 часов ночи, и я иду спать. Потом опять встаю и снова начинаю работать. Поэтому у меня образ хмурого интроверта, сидящего все время в мастерской и корябающего дерево своими ножиками. Почти все мои знакомые художники так и работают — тоже сидят в мастерской, что-то паяют и красят. Это обычный процесс. Есть, конечно, люди, которые одну картину в год нарисуют, и этого достаточно. Что они делают все остальное время, я не знаю, наслаждаются жизнью, наверное. Любому художнику нужно быть трудоголиком, чтобы достичь чего-то, а иначе никак не получается.
МОЖЕТ ЛИ В ВАШУ МАСТЕРСКУЮ КТО-ТО ПРИЙТИ, ОТКРЫТОЕ ЛИ ЭТО ПРОСТРАНСТВО, НАПРИМЕР, ДЛЯ КОЛЛЕКЦИОНЕРОВ? ИЛИ ЛИЧНОЕ МЕСТО, А РАБОТЫ ПРЕДСТАВЛЕНЫ В ГАЛЕРЕЕ?
В мастерской я работаю и живу. Сюда можно прийти, я к этому хорошо отношусь. Например, сейчас у меня на полу лежит палатка, которую я скоро буду зарисовывать — набивать на нее будущие деревья. А сегодня мой день будет посвящен шитью корней. Это медитативный процесс: планирую целый день сидеть с ниткой, иголкой и шить. Когда работаешь художником, волей-неволей научаешься ремеслам, шитью, пайке, вышиванию.
У ВАС ЕСТЬ ВАША ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕХНИКИ СГРАФФИТО, ОСТАЕТСЯ ЛИ ОНА ДЛЯ ВАС ТАКОЙ ЖЕ ВАЖНОЙ?
Изначально сграффито — это выцарапывание по кирпичу или керамике. Я придумал выцарапывание по дереву и назвал его так же, хотя материал другой. Знатоки меня упрекают в том, что я неправильно употребляю термин, но у меня другого термина нет. Использую эту технику и сейчас, иногда уже с другими вещами — начал делать мягкие игрушки, сшитые и связанные фрагменты, в которые тоже частично вставляется эта техника. Я считаю эту технику своей, по-моему, никто такое не делает.
ПРО МЯГКИЕ ИГРУШКИ — КАК ВЫ С МАТЕРИАЛОМ РАБОТАЕТЕ, КАК ВЫБИРАЕТЕ?
Это происходит интуитивно. Приезжаю на блошиный рынок или в комиссионный магазин, высматриваю вещи: что меня привлекает, то и беру. Может понравиться вообще все что угодно: тарелка, например, или доска. Или какая-то вещь валяется, допустим, на улице. У меня многие работы сделаны на половиках, которые просто лежали на тротуаре. Я их брал, стирал и потом зарисовывал. Вещи сами меня находят. Иногда мне что-то приносят. Стараюсь ничего не покупать, кроме художественных материалов: все либо подарено, либо найдено на блошиных рынках и куплено там же за бесценок, либо даже бывает украдено. Почти никогда не выбрасываю свою собственную одежду. Любую одежду беру и зарисовываю. У меня безотходное производство.
Например, видите, на стене висит пакет? Там на обратной стороне написано ДЛТ — я взял и зарисовал.
Мне важно, чтобы у вещи и у работы была память, которая может быть связана как с событием, так и с человеком.
А ЧТО ДЛЯ ВАС БЫЛО ВАЖНО НА ЭТАПЕ ВАШЕЙ ПЕРВОЙ ПЕРСОНАЛЬНОЙ ВЫСТАВКИ «ЭТО ДРУГОЕ» В МУЗЕЕ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА PERMM?
Это было просто большое количество моих работ разных лет, которые мы скомпоновали в выставку и превратили в лабиринт для зрителей. Специально для этой выставки ничего не делал, даже название «Это другое» было взято из готовой работы. Пока мы не сделали развеску, я даже не предполагал, что это будет. Я, конечно, ожидал, что зрители будут говорить, как им страшно, что изображены стремные животные, но потом оказалось, что им нравится, даже детям.
Надо еще понимать, что это — Пермь, где такая выставка понимается скорее как аттракцион в духе комнаты ужасов. Зрители не рассматривали ее как современное искусство. Один человек говорил, что приходит, чтобы нервы пощекотать. У меня не было желания кого-то напугать, мне мои картинки кажутся очень веселыми.
ПО ПОВОДУ ВЕСЕЛОГО И ГРУСТНОГО: ВСЕ ЖЕ ВАШИ РАБОТЫ СКОРЕЕ ГРУСТНЫЕ, А ГРУСТНОЕ НЕ ПРЕДПОЛАГАЕТ В БОЛЬШИНСТВЕ СВОЕМ КОММЕРЧЕСКОГО УСПЕХА. ПРИ ЭТОМ ВАШИ РАБОТЫ НАХОДЯТСЯ В КОЛЛЕКЦИЯХ ЛИМОНОВА, КОЗЛОВА, ХИМИЛЯЙНЕ, ВАС ПРЕДСТАВЛЯЕТ ГАЛЕРЕЯ MYTH. ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ПО ПОВОДУ СВЯЗИ ГРУСТНОГО И КОММЕРЧЕСКОГО?
Просто делаю то, что делаю, а если коллекционерам это нравится — что поделать... Может быть, это как раз грустно.
ЧТО ИМ НРАВИТСЯ В ВАШИХ РАБОТАХ?
Никогда таких вопросов не задавал. Есть еще более грустные художники, которые вообще без просвета. Мы живем в сумеречном городе. Если бы я жил где-нибудь в Италии, может быть, рисовал веселое и прекрасное, пейзажи. Возможно, практика зависит от среды.
ВЫ ПЕРЕЕХАЛИ ИЗ ПЕРМИ В ПЕТЕРБУРГ. КАК ВАМ ГОРОД?
Разницы мало на самом деле, все такое же. Причем в Перми среда еще более суровая, чем здесь. Здесь хотя бы зимой не холодно. В общем-то, разница только в том, что здесь теплее, народу побольше, и мне интереснее...
Когда я из Перми выезжал, то сжег много своих работ. Рассудил так, что лучше они сгорят, чем сгниют на помойке. Пусть они свою энергию отдадут в пространство. Собственно говоря, так и случилось. Они очень ярко горели.
В КОНТЕКСТЕ СРЕДЫ — С КЕМ ИЗ ХУДОЖНИКОВ БЛИЖЕ ОБЩАЕТЕСЬ, КТО ИНТЕРЕСЕН КАК АВТОР?
Сложно выделить, потому что мне очень много кто интересен. В Петербурге общаюсь с компанией, которая сложилась вокруг «Севера-7». Они все мои друзья, мы периодически видимся, но в последнее время мало встречаемся, много дел у всех — проекты, разъезды. Хотелось бы побольше проводить времени вместе, но ввиду того, что мы все существа норные, мы общаемся только на открытиях выставок.
ВЫ ЕЩЕ РАБОТАЕТЕ С «СЕВЕР-7»?
«Север-7» — это замороженный проект. Он существует, но как бы есть и как бы его нет — кто-то уехал, кто-то просто отошел. Им занимается Саша Цикаришвили и у него сейчас другой проект — «Цветы Джонджоли». Если «Север-7» снова включится, то я с удовольствием буду участвовать в его проектах.
НАСКОЛЬКО ВАЖНО, ЧТОБЫ ВАШИ РАБОТЫ ВИДЕЛ ЗРИТЕЛЬ?
Конечно, важно. А для кого же мы все делаем? Для себя и для зрителя. Очень люблю, когда работа сделана, ты ее отснял, выложил в соцсети, и там ставят лайки. Как это приятно, когда людям нравится. Думаешь: ах, как здорово!
Я БУДУ СТАВИТЬ ЛАЙКИ НА ВСЕ ВАШИ РАБОТЫ. А В КОММЕНТАРИЯХ ЧТО ПИШУТ?
Как правило пишут, что круто. Раньше ругались. Какие-то люди говорили — сумасшедший, мрачный человек, маньяк. Что только про меня не придумывали, когда я жил в Перми. Почему-то некоторые считали, что я живу в Таиланде. До сих пор не понимаю, почему, я в Таиланде и не был никогда.
КАКИЕ У ВАС ОТНОШЕНИЯ С КРИТИКОЙ?
Раньше очень серьезно к этому относился, обижался на всех. А сейчас мне все равно: пусть что хотят, то и пишут. Мне без разницы. Если нормальный критик пишет ругательные вещи про меня, то это хорошо, для меня урок: я должен понимать, что делаю не так.
В КАКОЙ МОМЕНТ ПРОИЗОШЕЛ ЭТОТ ПЕРЕЛОМ, КОГДА ПОЯВИЛОСЬ БЕЗРАЗЛИЧНОЕ ОТНОШЕНИЕ К КРИТИКЕ?
Это, наверное, бывает у каждого автора, который растет. Я замечал, что молодые художники и художницы, особенно, когда, допустим, на ярмарке поставишь их работу не впереди всех, — страшно обижаются. Со временем становится все равно. Учишься ни на кого не обижаться, ничему не оскорбляться. А что толку заниматься этой ерундой? Сказали про тебя что-то плохое, но и это хорошо — может, на пути истинные наставит... А если хвалят, то вообще прекрасно. В последнее время меня хвалят. Это хорошо, значит, я чего-то добился. Могу называть себя художником.
Для меня хуже всего — бездействие. Если я неделю ничего не делаю, то это трагедия. Начинаю чувствовать, что время уходит.
НАСКОЛЬКО В ВАШЕЙ ЖИЗНИ ИГРАЮТ РОЛЬ СОМНЕНИЯ — ЭТО ТО, ЧТО ОСТАНАВЛИВАЕТ, ИЛИ СОМНЕНИЯ — ЭТО ТО, ЧЕРЕЗ ЧТО ПОЛУЧАЕТСЯ ДЕЛАТЬ ЧТО-ТО БОЛЬШЕЕ?
Сомнение — это и то, и другое. Я постоянно и беспрерывно сомневаюсь. Кажется, это вообще мое альтер-эго. Если не будешь сомневаться, то что тогда получится? Надо сомневаться и побольше, иначе — наделаешь бессмыслицу. Могу одну работу переделывать раз пять, потому что мне что-то не понравилось. Могу ее полностью разобрать, уничтожить, закрасить, пока не получится то, в чем я сомневаться не буду. Да и то, через некоторое время все равно начинаю в ней сомневаться и сомневаюсь до тех пор, пока ее не увезут в хранилище на склад.
Бывает, автор говорит, что у него есть любимые работы, с которыми он живет. Есть те, кто сделал и забыл. Вот я второй — стараюсь сразу продать или отдать. Желательно, чтобы у меня работу сразу забрали, чтобы я не стал переделывать. Обычно этим занимается галерея MYTH — они работы тут же забирают и относят в свое хранилище, я до него добраться не могу. Потом эти работы продаются или участвуют в выставках, а я произвожу новые по мере сил. Я свои работы не коллекционирую.
НАД КАКИМИ ПРОЕКТАМИ СЕЙЧАС РАБОТАЕТЕ?
Делаю картинки для ярмарки |catalog|, которая будет в декабре. Не знаю, войдут они в итоге в проект или нет. Идея посвящена новому году и моему интуитивному желанию его описать. В качестве главных персонажей — елочки, я уже чувствую атмосферу веселья от них. На самом деле они невеселые, но получается красиво.
ЕСТЬ ЛИ КАКИЕ-НИБУДЬ ПРОЕКТЫ, КОТОРЫЕ, ВОЗМОЖНО, ИЗ СЕГОДНЯШНЕГО ВРЕМЕНИ КАЖУТСЯ НЕРЕАЛИСТИЧНЫМИ, НО ИХ ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ БЫ СДЕЛАТЬ?
Конечно, очень хочется сделать что-то большое, но для этого нужны основания: например, если поеду, в резиденцию. Сейчас об этом думаю. Вероятно, что это будет тотальная инсталляция, или очень большая работа, или несколько больших работ. Пока не знаю. В Петербурге я большими вещами не мыслю, но если я окажусь в другом пространстве, вероятно, это изменится.
Идеи возникают у меня стихийно. Я сам от себя в этом плане не завишу — обычно ловлю что-то в воздухе и понимаю, что это нужно сделать. Если мне придет идея большого проекта — обязательно его сделаю. Мне кажется, это зависит от свободы. Я своеобразный локатор, а мои идеи — это переработка общей энергии в материал.