«Мастерские в каком-то смысле берут на себя функции родителей»: Спецпроект с Мастерскими Музея современного искусства «Гараж». Часть 4

Миша Никатин

РАССКАЖИ, НАД ЧЕМ ТЫ РАБОТАЕШЬ В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА»?

Сейчас в мастерских я работаю над новой серией, которую буду показывать в Нижнем Новгороде, в пространстве «Терминала А». Серия связана с моими впечатлениями от поездки в Японию, точнее, с моим желанием выразить любовь к стране, в которой я когда-то оказался. Я, как московский художник, нахожусь в городе-эпицентре, который много на себя берет: с одной стороны, он питает, а с другой, я будто не вижу тем, с которыми могу в Москве работать. Я стал замечать, что улетаю куда-то в своих сюжетах и темах, пытаюсь открыть новые пространства. Еще я подумал, что это очень симметрично — сделать в другом городе выставку о путешествии, так еще и название пространства — «Терминал А» — отсылает к опыту перемещения.

ИНТЕРЕСНО, КАК ТОБОЙ, МОСКВИЧОМ, ОЩУЩАЕТСЯ ОПЫТ РЕЗИДЕНЦИИ ЗДЕСЬ, В ГОРОДЕ, ГДЕ ТЫ УЖЕ ЖИВЕШЬ И РАБОТАЕШЬ. КАК ТЕБЕ РАБОТАЕТСЯ В МАСТЕРСКИХ, НРАВИТСЯ ЛИ?

Мне очень нравится, как выстроены процессы в резиденции. Это мой первый подобный опыт: обычно я работал в своей мастерской и не думал, а нужна ли мне резиденция. А сейчас оказалось, что это важно и классно.

Когда я получал первое высшее образование, я проходил практику здесь, еще на старой ВДНХ. Это был, наверное, 2009 год. Я застал все эти ларьки, шашлычные… А сейчас все выглядит по-другому, и пространство ВДНХ, по-моему, способствует работе: ты будто оказываешься в городе внутри города, в месте с особенной энергетикой.

К тому же у меня большая мастерская, в которой я давно хотел поработать. Приходит много мыслей о том, что я могу тут реализовать. Например, я начал работать с керамикой, но без обжига: делаю объекты, которые долгое время были для меня теоретическими, потому что дома их не сделаешь, а тут руки развязаны.

В НАЧАЛЕ ЭТОГО ГОДА ТЫ РАССКАЗЫВАЛ О РАБОТЕ НАД СЕРИЕЙ «МОНО-НО АВАРЭ», КОТОРАЯ ПРИВЕЛА ТЕБЯ К КУРСУ ИКЕБАНЫ. СКАЖИ, ТЫ ЕГО ЗАКОНЧИЛ? КАКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ?

Да, я его в итоге завершил. Сертификат не получил, потому что на окончание курса наложилось рождение ребенка, но все усвоил. Очень рад, что прошел курс, возможно, я вернусь к икебане чуть позже, после проекта в «Терминале А».

НЕТ ЛИ У ТЕБЯ ОЩУЩЕНИЯ, ЧТО В ТВОЕЙ ПРАКТИКЕ ВОЗНИКАЮТ НОВЫЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СТРАТЕГИИ, НОВЫЕ МЕДИУМЫ И ТЕХНИКИ?

Да, конечно. Еще я хочу выйти на большой формат живописи: скоро мне довезут большие холсты, и я буду работать с ними в декабре. Чувствую, что сейчас интересный и новый для меня этап. И во многом — благодаря «Гаражу». Любопытно, что будет дальше.

В ТВОЕЙ ЖИЗНИ СЕЙЧАС ПРОИСХОДЯТ ПЕРЕМЕНЫ, В ТОМ ЧИСЛЕ БЛАГОДАРЯ ПОЯВЛЕНИЮ РЕБЕНКА. А ЕСТЬ ЛИ У ТЕБЯ РУТИНА? И ЕСЛИ ДА, ТО КАК ОНА ВЫГЛЯДИТ?

Думаю, что рутина — это часть пути, нормальное состояние подготовки к чему-либо. Не могу сказать, что я отделяю рутину от других частей своей жизни. Я выработал для себя комфортное состояние — ровный муд, без всплесков. Именно это, мне кажется, и говорит о профессионализме и отдаче в работе — когда ты решаешь массу самых разных вопросов, не уходя в эмоциональный перекос. Постоянно работаю над собой, как некий тренер: сам себя восстанавливаю, говорю, что путь тернистый и нужно иметь силы, чтобы его пройти и остаться собой, человеком.

ПОДЕЛИСЬ ХУДОЖЕСТВЕННЫМ ВПЕЧАТЛЕНИЕМ, КОТОРОЕ С ТОБОЙ ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ СЛУЧИЛОСЬ. МОЖЕТ БЫТЬ, ФИЛЬМ, КНИГА, ВЫСТАВКА, РАБОТА ДРУГОГО АВТОРА?

Если говорить о сильных впечатлениях, то это, безусловно, рождение ребенка. Это огромное событие, которое тебя переворачивает.

Я продолжаю потихоньку собирать детские книги концептуалистов, а сейчас я увлечен корпусом Булатова и Васильева, нашел несколько интересных изданий конца 50-х годов. Что меня здесь вдохновляет? То, как человек отдается своей работе — даже не в сфере искусства — и делает это очень классно. Впрочем, я читаю автобиографические книги авторов этого круга, и они вспоминают то время как не самое лучшее — говорят, что делали то, что приходилось. Люди создавали работы в определенном состоянии и контексте, но спустя время я считываю их уже по-другому.

Сложно назвать что-то вдохновляющее с ходу, у меня день за днем проходит примерно в одном состоянии: работа, мастерская, дом, ребенок. Это и к вопросу о рутине относится. Но я люблю все, чем занимаюсь: и на работе, и дома, и как художник. Мне все нравится, а если бы не нравилось, то я бы этим и не занимался.

ДА, СЛОВО «РУТИНА» ОБЛАДАЕТ НЕКОТОРЫМИ НЕГАТИВНЫМИ КОННОТАЦИЯМИ, НО ТВОЙ ОТВЕТ — ЭТО ОТВЕТ СЧАСТЛИВОГО ЧЕЛОВЕКА. КРУТО, НЕЧАСТО ТАКОЕ УСЛЫШИШЬ!

Мне кажется, что это очень важно — сверяться с собой, задавать вопросы об ожиданиях от жизни и их соотношении с тем, где ты находишься сегодня, кем ты себя ощущаешь. Если ты можешь на все эти вопросы ответить и не почувствуешь себя в процессе плохо — значит, все в порядке.

Анастасия Богомолова

РАССКАЖИ, НАД ЧЕМ ТЫ РАБОТАЕШЬ В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА»?

Скоро я уезжаю из мастерской домой, поэтому сейчас, наверное, уже ничем не буду заниматься в оставшиеся дни. Но буквально на прошлой неделе я закончила работу над новой книгой художника, которая называется «А.Л.Ж.И.Р.».

«А.Л.Ж.И.Р.» — это аббревиатура: Акмолинский лагерь жен «изменников Родины», который находился в Казахстане. Идея сделать такую книгу возникла еще в прошлом году, когда я впервые увидела текст, который лег в ее основу. Авторка текста — Егана Джаббарова. Это поэтический, но при этом документальный текст, основанный на мемуарах, воспоминаниях и документах, с которыми она работала.

Я уже знала подход Еганы к материалу, потому что в прошлом году мы вместе делали другую книгу художника для арт-резиденции Национального музея современного искусства в Сеуле. Тогда текст мы создавали с нуля, обсуждая всё совместно и проводя исследования. А здесь текст сразу пришел ко мне готовым. И, наверное, впервые в моей практике получилось так, что я полностью отдала инициативу тексту. Он буквально повел меня за собой, а вся работа постепенно выстраивалась вокруг него. Все оформление, оболочка книги как будто «накручивались» на текст, пока в итоге все не сложилось.

Для меня это немного необычный подход. Обычно я сама прохожу через все источники, собираю материалы, езжу в экспедиции, если нахожу какую-то важную для себя историю. А здесь я шла за текстом, двигаясь по тем же материалам, что и Егана. Единственным существенным отступлением стало то, что я съездила на место этого лагеря, где сейчас находится мемориальный комплекс памяти жертв политических репрессий и тоталитаризма.

Работа над книгой заняла два с половиной месяца. Перед поездкой в мастерские «Гаража» я собрала и подготовила полынь и сделала из нее бумагу ручного литья. С бумагой собственного изготовления я много работаю последние полтора года.

На сегодняшний день мне кажется, что эта книга стала для меня чем-то совершенно новым. Тематически она продолжает мою практику, но в плане формы, материалов и того, как текст соединяется с этими материалами, это совсем другой опыт. Здесь материал не просто дополняет текст, он становится частью рассказа, способом передать историю. И это для меня действительно новый шаг.

ИЗУЧАЯ ТВОЕ ПОРТФОЛИО, Я ЗАМЕТИЛА, ЧТО В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ТЕКСТ ВООБЩЕ СТАЛ ДЛЯ ТЕБЯ ОСОБЕННО ВАЖНЫМ. НАПРИМЕР, НЕСКОЛЬКО РАБОТ С ЕГАНОЙ, КОТОРЫЕ ТЫ УЖЕ УПОМЯНУЛА. ТАК ЛИ ЭТО И ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ТЕКСТ СТАЛ ДЛЯ ТЕБЯ ВАЖНОЙ СОСТАВЛЯЮЩЕЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРАКТИКИ?

Я работаю с текстом уже давно, просто никогда не выделяла это как отдельную часть своей художественной практики. Мне всегда казалось, что текст выполняет скорее вспомогательную функцию. Но в какой-то момент я начала смотреть на это по-другому. Кажется, все началось с проекта «Арт-платформа» в Екатеринбурге, который курировала Женя Чайка. Там мы много говорили о текстах, а итогом проекта стали 12 текстов, написанных молодыми критиками о работах уральских художников.

Именно тогда я стала пересматривать свое отношение к текстам, существующим вокруг и внутри моих проектов: переработала многие из своих старых текстов, уточнила формулировки, заново провела редактуру.

Но если говорить о последних двух с половиной годах, то для меня важен не столько текст, сколько работа с языком вообще. С тем, какой именно лексикой мы описываем те или иные феномены. Скажем, инвазивные виды растений. Словарь инвазии агрессивен, пропитан милитаризмом, основу его составляет лексика, связанная с «захватчиками», враждебностью, «угрозами», «нападением» и «оккупацией». Так отношение к чуждому, чужому, не-родному, а шире — Другому отражено через язык насилия и притеснения.

Книга художника «Сборник упражнений», которую мы сделали с Еганой для сеульской резиденции, также развивала тему языка и того, как он становится языком идеологического изменения. А потом я сама начала писать художественные тексты, и это стало для меня чем-то естественным.

Сейчас все складывается в одну общую систему. Для меня текст — это еще один способ рассказать историю, наряду с визуальными средствами, инсталляцией, звуком или видео. Это как создание своей вселенной, где все элементы — текст, визуал, форма — работают вместе, раскрывая одну общую тему.

ТЫ И ПРАВДА ИСПОЛЬЗУЕШЬ МНОГО РАЗНЫХ МЕДИУМОВ В СВОЕЙ РАБОТЕ — ОТ ТЕКСТА ДО ИНСТАЛЛЯЦИЙ. ЕСТЬ ЛИ СЕЙЧАС ЧТО-ТО, НА ЧЕМ ТЫ СКОНЦЕНТРИРОВАНА БОЛЬШЕ ВСЕГО?

Если говорить о медиумах, то сейчас это бумага ручного литья. Мне давно хотелось этим заниматься, и первые опыты были еще в 2021 году. В 2022 году я углубилась в процесс: больше экспериментов, больше практики. Начинала с переработки кассовых чеков в бумагу. Это материал, который сложно перерабатывать в промышленных масштабах, но небольшими объемами это возможно.

В целом мой подход к созданию бумаги тяготеет к максимальной экологической устойчивости: я стараюсь использовать меньше ресурсов и химикатов, практически полностью отказалась от них. Например, в этом году я отказалась от клея — для меня это маленькая победа! Это не только художественная стратегия, но и часть моего образа жизни.

Дальше мои эксперименты с бумагой привели к работе с растениями. Причем для меня важно, чтобы каждое растение, из которого я делаю бумагу, помогало рассказывать историю. Каждый раз это новый рецепт, новый материал и новый вызов.

Например, для книги «А.Л.Ж.И.Р.» я использовала бумагу из полыни. Полынь — символическое растение для Казахстана, связанное с памятью, семьей, родом. Это оказалось очень органичным решением, потому что книга посвящена лагерю и сложному наследию этой истории. А предыдущая книга, «Сборник упражнений», была сделана на бумаге из кенафа. Кенаф — это хозяйственный сорт гибискуса, который символически важен для корейской культуры. Книга связана с советским художником корейского происхождения, и в ней есть сюжет о депортации корейцев с Дальнего Востока в Центральную Азию. Именно там, в Казахстане, переселенные корейцы первыми в СССР начали выращивать кенаф. Получается, я делала книгу на бумаге, созданной из материала, который связан с самой историей книги.

Эта работа для меня невероятно увлекательна. Она позволяет не только углубляться в концепции и материалы, но и физически погружаться в процесс. Иногда это помогает отдохнуть головой от сложных размышлений и сосредоточиться на чем-то механическом. Для меня это своего рода медитация, которая приносит и удовольствие, и внутренний баланс.

ТЫ И ПРАВДА ИСПОЛЬЗУЕШЬ МНОГО РАЗНЫХ МЕДИУМОВ В СВОЕЙ РАБОТЕ — ОТ ТЕКСТА ДО ИНСТАЛЛЯЦИЙ. ЕСТЬ ЛИ СЕЙЧАС ЧТО-ТО, НА ЧЕМ ТЫ СКОНЦЕНТРИРОВАНА БОЛЬШЕ ВСЕГО?

Бывает по-разному. Когда я работаю над очень личными проектами, которые можно назвать автофикциональными, я не всегда осознаю все, что происходит в процессе. Это понимание может прийти позже, иногда спустя время. Бывает, что я создаю работу интуитивно, а через 5–6 лет она начинает звучать иначе — для меня, для моего окружения, для зрителей. Такие работы могут приобретать новую форму или смысл, как, например, случилось с проектом «Пусть я вырасту моей любимой травой». И тогда я могу начать испытывать более глубокие или сильные эмоции по отношению к этому материалу.

Но я всегда напоминаю себе, что художественный проект — это не прямое повторение моей жизни или биографии. Поэтому я специально подчеркиваю автофикциональность, чтобы обозначить, что это не мое стопроцентное «я». Художественный проект — это отражение эмоций или проблем, с которыми я работаю, но он преломляет мою жизнь через материал, образы и формы.

Для меня очень важно сохранять дистанцию между собой и личной историей, которая лежит в основе работы. Такая дистанция позволяет смотреть на происходящее критически, с осознанием и пониманием.

ПОДЕЛИСЬ ОДНИМ ФИЛЬМОМ, КНИГОЙ, ВЫСТАВКОЙ ИЛИ РАБОТОЙ ДРУГОГО ХУДОЖНИКА, КОТОРЫЕ НА ТЕБЯ ОСОБЕННО СИЛЬНО ПОВЛИЯЛИ.

Меня в свое время сильно потряс девятичасовой фильм Клода Ланцмана «Шоа». Это произведение невероятной глубины и силы. Настолько, что я даже решилась пересмотреть его. Думаю, тот факт, что я часто мысленно возвращаюсь к этому фильму и к расшифровке интервью, опубликованных отдельной книгой в «Новом издательстве», очень показателен для меня и моей художественной практики.

То, что делает Ланцман в этом фильме, кажется мне невероятно важным. Он отправляется в места, где, на первый взгляд, ничего уже не осталось, и совершает работу памяти вместе со своими героями. Этот подход близок и мне. Я чувствую, что он оказал на меня большое влияние. Идея того, что можно прийти в пустое поле, голую степь или заброшенный лес, взглянуть на этот ландшафт и найти в его тишине и отсутствии следов некое содержание, след памяти, который можно раскрыть и показать, — это то, что определяет и мою практику.

Для меня этот фильм стал не просто вдохновением, но и ориентиром в работе, инструментом для осмысления памяти и ее отражения через мои проекты.

Кирилл Савельев

РАССКАЖИ, НАД ЧЕМ ТЫ РАБОТАЕШЬ В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА»?

Может быть, это что-то вроде суеверия, но я не люблю рассказывать о том, над чем я работаю в данный момент: высок риск, что я перестану это делать, так сказать… Поэтому расскажу в общих чертах: я фотографирую.

А ЕСТЬ ЛИ СВЯЗЬ МЕЖДУ ТОБОЙ И ГЕРОЯМИ, КОТОРЫХ МЫ ВИДИМ НА ТВОИХ СНИМКАХ?

На постановочных снимках не я, а некий персонаж, насколько это возможно. Должно быть, у него есть что-то от меня, но в целом это абстрактная фигура. И да, есть сложности с тем, чтобы найти кого-то, кто согласится стать моделью, потому что для этого нужно войти в нечеловеческие отношения — тоже стать абстрактным элементом. Часто съемка таких фотографий бывает сопряжена с тем, что принято считать унижением, насилием. Как герой своих «автопортретов», я не считаю это каким-то оскорблением, но для постороннего это может быть изнурительно. Именно поэтому на фотографиях, как персонаж снимка, чаще всего присутствую только я один.

ОБЛАДАЕТ ЛИ ДЛЯ ТЕБЯ ПРОСТРАНСТВО МАСТЕРСКОЙ КАКИМ-ТО ОСОБЕННЫМ ЗНАЧЕНИЕМ? ВЛИЯЕТ ЛИ ОНО НА ТВОЮ ПРАКТИКУ, НА ХОД РАБОТЫ?

Вокруг меня появились белые стены и много пустого места, которое можно использовать для развески. Я не ожидал, что некоторые мои фотографии могут встретиться друг с другом и даже оказаться связанными. Появилось место — мастерская — и появились неожиданные связи.

Первые 3-4 месяца меня угнетала атмосфера высокой производительности вокруг: все много и системно работают. Потом постепенно вошел в ритм, расслабился. Я не стал применять к себе насилие, не стал пытаться что-то из себя выдавливать — это плохая стратегия, мне кажется. У коллег вроде бы все идет естественно, но мне потребовалось много времени, чтобы понять, что вообще происходит.

У меня возникло ощущение, что мастерские в каком-то смысле берут на себя функции родителей: все бытовые вопросы решены, о них можно забыть, и ты, как ребенок, начинаешь что-то делать…

РАССКАЖИ, КАК ТЫ ОБЫЧНО РАБОТАЕШЬ? В ОДНОМ ИЗ ОПИСАНИЙ ПРОЕКТОВ ТЫ ГОВОРИШЬ, ЧТО ОТТАЛКИВАЕШЬСЯ НЕ ОТ КОНКРЕТНОЙ ИДЕИ, А ОТ ВЕСЕЛЬЯ, ВОЗМОЖНОСТИ ХОРОШО ПРОВЕСТИ ВРЕМЯ.

Работа устроена по-разному, но вначале точно есть веселье. Написания стейтмента я избегаю, потому что чувствую, что они меня сковывают: замечаю, что начинаю делать работы определенным образом, чтобы не противоречить этому скрипту. А если бы его не было — я бы вел себя совершенно иначе.

С «Ночной дачной серией» было так же: сначала я не замечал связи между снимками, но после того как фотографии как бы увидели друг друга, мне показалось, что это цельная история, что это мир, который, якобы, осталось лишь заполнить. И веселье прошло — кажется, это сигнал, что пора остановиться. Снимки по-прежнему вызывают у меня улыбку, но мне больше не весело.

ТВОИ РАБОТЫ ПОДРАЗУМЕВАЮТ НЕКОТОРУЮ ПЕРФОРМАТИВНОСТЬ — РЯД ДЕЙСТВИЙ, КОТОРЫЕ НУЖНО СОВЕРШИТЬ, ЧТОБЫ СНИМОК ВЫГЛЯДЕЛ ТАК, КАК ОН ВЫГЛЯДИТ. НАСКОЛЬКО ТЕБЕ ВАЖНА ФОТОФИКСАЦИЯ, НЕ ДУМАЛ ЛИ ТЫ ЗАНИМАТЬСЯ, НАПРИМЕР, ПЕРФОРМАНСОМ?

Перформативная часть мне важна, но фотофиксация важнее. Но с другой стороны, и фотография сама по себе мне тоже никогда не была интересна. Нет, о перформансе я не думал.

СЮЖЕТЫ ТВОИХ СНИМКОВ БЫВАЮТ ЖУТКИМИ, НО В ТО ЖЕ ВРЕМЯ В НИХ ЕСТЬ РЕАЛИЗМ. СТРЕМИШЬСЯ ЛИ ТЫ К СВЯЗИ МЕЖДУ СВОИМ ИСКУССТВОМ И ТАК НАЗЫВАЕМОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ? И ЕСЛИ ДА, ТО КАКУЮ СВЯЗЬ ТЫ ЗДЕСЬ ВИДИШЬ?

Недавно у меня появился так называемый камерофон с ИИ. Я думал, что такой смартфон даст много возможностей, но, купив его, ужасно разочаровался: можно сказать, что камеры на этом телефоне нет, скорее есть глупый кинооператор, которым ты, как режиссер, управляешь. Этот оператор похож на занудного модника: делает все правильно, аккуратно, но очень «беззубо» и вежлив. А иногда вдруг, когда, например не может разглядеть, что именно находится перед ним, он дорисовывает людям лица как маски из фильма «Крик».

В итоге я вернулся обратно к обычному фотоаппарату. В этом смысле я вижу, что контакт с реальностью меняется и становится слабее из-за напора цифрового мира. Поэтому кажется, что сейчас даже классический цифровой фотоаппарат дает более-менее прямой контакт с действительностью, что, как я понял, для меня важно.

ЖУТКОЕ — МОТИВ, КОТОРЫЙ ЧАСТО У ТЕБЯ ВОЗНИКАЕТ. ЧЕМ ОН ТЕБЯ ПРИВЛЕКАЕТ? МОЖЕТ БЫТЬ, ТЕБЯ ВДОХНОВЛЯЮТ ДРУГИЕ АВТОРЫ, РАБОТАЮЩИЕ С ЭТОЙ ТЕМОЙ?

Люблю смотреть фильмы ужасов, но только первую половину — завязки сюжетов. Вначале светит солнце, все очень хорошо, но в этих моментах всегда есть ощущение, что всех ждет кошмар. И этот зазор между солнечным настроением и намеками на ужас — это то, что меня больше всего привлекает.

Мне интересно жуткое, да, но я не держу эту идею в уме, когда работаю. Посмотрев на мои фотографии, действительно можно увидеть что-то пугающее, но я этим не руковожусь. Ориентир важнее — смешно мне или нет. Когда я смотрю первые результаты работы, то иногда смеюсь так, что срываю голос, хотя на снимках может быть что-то, считающееся страшным.

ТЫ УЖЕ НЕСКОЛЬКО РАЗ УПОМИНАЛ СВОЙ СМЕХ, СКАЖИ, А НАД ЧЕМ ЕЩЕ ТЫ СМЕЕШЬСЯ, КРОМЕ СВОИХ РАБОТ?

Я каждый день смеюсь.

ЭТО ИНТЕРЕСНАЯ РЕАКЦИЯ. ОЖИДАЕШЬ ЛИ ТЫ, ЧТО ДРУГИЕ БУДУТ СМЕЯТЬСЯ, ГЛЯДЯ НА ТВОИ РАБОТЫ?

Мой галерист как-то сказал, что ему нравится, когда искусство — страшное и смешное. Он сказал это между прочим, не придавая особенного значения, а мне эти слова понравились, я стал их повторять. И мне важно, чтобы это было выражено тоже вскользь, между делом: страх может быть где-то на периферии, а если я на нем концентрируюсь, то вся конструкция разрушается. Страшное и смешное всегда находятся рядом, одно перетекает в другое.

МОЖЕШЬ ПОДЕЛИТЬСЯ, ЧТО ТЕБЯ ВДОХНОВИЛО В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ? ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ КНИГА, ФИЛЬМ, РАБОТА ДРУГОГО АВТОРА.

Таким поделиться, наверное, не могу, но расскажу о том, что меня успокаивает, «заземляет». Я читаю двухтомник дневников алтайского крестьянина К.Ф. Измайлова. Он не пропускал в ведении записей ни одного дня, а там тысяча страниц, на которых пока ничего не происходит. И вряд ли произойдет.

Ксения Маркелова

МЫ УЖЕ РАЗГОВАРИВАЛИ С ТОБОЙ В ОТДЕЛЬНОМ ИНТЕРВЬЮ ИЗ ТВОЕЙ МАСТЕРСКОЙ В ЕКАТЕРИНБУРГЕ, ГДЕ ТЫ СКАЗАЛА, ЧТО ХОЧЕШЬ ДЕЛАТЬ БОЛЕЕ ТОТАЛЬНЫЕ ВЕЩИ И СОБИРАЕШЬСЯ СОВМЕЩАТЬ ЦИФРОВОЕ С ФИЗИЧЕСКИМ. ПОЛУЧАЕТСЯ ЛИ РАБОТАТЬ НАД ЭТИМ СЕЙЧАС В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА» ИЛИ ВСЕ ЖЕ ФОКУС СМЕСТИЛСЯ?

Да, я планировала совмещать цифровое с физическим и начать интеграцию своих процессов. Собственно, я это и раньше делала, но хочется усилить этот подход. Однако, адаптация в резиденции заняла довольно много времени. И первое, с чего я начала, — это что-то более привычное и менее масштабное. Например, я сделала несколько тканево-силиконовых рельефов, которые давно планировала, и некоторые другие работы. Но даже эти небольшие проекты связаны с цифровизацией, которой я сейчас занимаюсь.

Например, рельефы «Руки-лебеди» сейчас существуют и в «нейросетевом» видео-варианте, и я также сделала их 3D-сканы и в скором времени буду с ними работать. Кроме того, есть одна работа, которую я отсняла как объект и сейчас превращаю фото в микрофильм с использованием нейросетей. Правда, процесс идет медленно, потому что генерация получается не совсем такой, как мне нужно.

Параллельно я хочу вернуться к съемкам стоп-моушена. Планирую сделать анимацию — прямо в пространстве мастерских, не только в своей студии, но во всем здании — с участием ползущего персонажа Червя. Для этого нужно время и моральная подготовка.

И недавно у меня появился аэрограф, и я собираюсь сегодня приступить к его освоению – работаю с таким оборудованием впервые. С помощью аэрографа я буду окрашивать ткани для создания новых скульптур.

МНОГИХ УЧАСТНИКОВ ЭТОГО МАТЕРИАЛА ИЗ ПРОШЛЫХ СЕРИЙ ПОРАЖАЛО ИМЕННО РАСПОЛОЖЕНИЕ МАСТЕРСКИХ — НА ВДНХ. КТО-ТО СКАЗАЛ, ЧТО ЭТО КАКОЙ-ТО ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР, КТО-ТО УПОМЯНУЛ, ЧТО ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ЗДЕСЬ, КАК В АНТИУТОПИИ. ТЫ ЧТО-ТО МОЖЕШЬ СКАЗАТЬ ОБ ЭТОМ?

Когда я впервые здесь оказалась, было ощущение, будто я попала в рекламу какого-то идеального жилого комплекса. Я шла с чемоданом через ВДНХ, играла сверхрадостная музыка, вокруг гуляли люди — все выглядело очень сюрреалистично.

Сейчас я уже адаптировалась и хожу по своим привычным маршрутам, стараясь избегать самых специфических частей этого района. Но, если честно, здесь мне все равно немного странно и не слишком комфортно. В том числе потому, что очень лень куда-то выбираться. Тратить два часа на дорогу туда-обратно — это для меня непривычно и неудобно.

КАЖЕТСЯ, ЧТО ТЫ СТАЛА ЧАЩЕ ОБРАЩАТЬСЯ К ОБРАЗАМ ЛЕБЕДЕЙ И РУК-ЛЕБЕДЕЙ — ГРАФИКА И НОВЫЕ РЕЛЬЕФЫ, НАПРИМЕР. ТАК ЛИ ЭТО? ПЕРЕСМОТРЕЛА ЛИ ТЫ ЭТОТ СЮЖЕТ ЗАНОВО, И ВЫТЕСНЯЕТ ЛИ ОН ПОСТЕПЕННО ЧЕРВЯ?

Тут, конечно, сейчас разворачиваются мощные нарративы, да. Но если говорить про обилие рук-лебедей, то это на агония перед смертью. Этот сюжет все еще важен, но я, честно, уже устала воспроизводить его в графике. Сейчас стремлюсь к тому, чтобы через небольшие рельефы выйти на что-то масштабное — создать большую инсталляцию и завершить этот сюжет.

Правда, не знаю, сколько времени на это уйдет. У меня в голове эта инсталляция уже существует. Это будут крупные скульптуры, примерно человеческого роста, которые изображают «анимационные» фазы того, как персонаж Леды поглощает власть лебедя. Но это проект, который, помимо времени, требует пространства для экспонирования, и моего любимого «высвобождения временных ресурсов». Логично сначала найти место, где все это можно будет показать, а потом уже создавать.

А что касается червя, то его смерть тоже в планах. Я, кажется, уже всем об этом рассказываю. Хочется закончить историю вовремя, в подходящих обстоятельствах. Но, возможно, его жизнь сама собой оборвется, и тогда я это зафиксирую в работах. Как бы то ни было, жизненный путь червя уже сложился в виде нарратива — от начала до конца. Все это как-то переплетается в общий комплекс его истории. «Жизнь и смерть Червя» должна быть представлена в виде дома-музея.

А КАК С МАТЕРИАЛОМ? В НАШЕМ ИНТЕРВЬЮ ТЫ ГОВОРИЛА, ЧТО В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА» ВСЕ БУДЕТ В ВОЛОСАХ!

Конечно, все в волосах — в искусственных волосах. Но, возможно, я пока не буду этот проект показывать.

Эти персонажи и сюжеты, конечно, суперзахватнические. Теперь, честно говоря, я опасаюсь таких долговременных сюжетов. Хотя, может быть, это, наоборот, интересно — как будто персонаж действительно жил.

ХОРРОРЫ И ИХ ЭСТЕТИКА, КАК МЫ УЖЕ ЗНАЕМ, — ДОВОЛЬНО БЛИЗКОЕ ТВОЕЙ ПРАКТИКЕ НАПРАВЛЕНИЕ. ПОСОВЕТУЙ ЧИТАТЕЛЯМ ФИЛЬМ ИЛИ КНИГУ В ЭТОМ ЖАНРЕ.

Я бы хотела немного расширить список, и первый фильм в нем — это не хоррор, но один из тех, что по-настоящему пронзил меня, — «Ноябрь» 2017 года.

А по хоррорам пусть будет такая подборка: «Карнавал душ» 1962 года; ''Stopmotion'' — в российском варианте почему-то «Вуду. Шепот тьмы»; «Мона Лиза и кровавая луна» режиссера Аны Лили Амирпур. И новая «Кукушка»! И немного хоррор стоп-моушена: «Дом волка» 2018 года и «Голова-утиль» 2017 года.

И вдогонку один фильм, который практически никому из тех, кому я его советовала, не нравится, — «Извержение вкуса» 2022 года. Кратко — об арт-резиденции food + sound art коллектива. По сути, не хоррор, но, на мой взгляд, ужас в нем есть.

Артём Ляпин

РАССКАЖИ, НАД ЧЕМ ТЫ РАБОТАЕШЬ В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА»?

Я работаю над проектом, который начался с того, что год назад я узнал, что кружева, изначально делались из золотой и серебряной проволоки. Так мне стало интересно попробовать поработать с металлом. На протяжении года было сложно начать, потому что было много разных резиденций и проектов. Но три месяца назад, перед тем, как приехать в мастерские «Гаража», я наконец-то смог сделать свои первые работы — из проволоки. Это были первые эксперименты.

Здесь я продолжаю эту практику, и «Гараж» идеально подходит для этого. Последние три года формировался запрос выйти в объем, в предметы, но я не мог найти подходящее место. А тут у меня отдельная мастерская, где можно шуметь. Я стал пробовать работать с техникой, которая называется выколотка, — берешь лист металла, нагреваешь его и бьешь молотком. Лист деформируется, а ты уже контролируешь эту деформацию, создавая нужную форму.

Я припаиваю металлические кружева к этим формам. И планирую сделать персональную выставку, в которой будут металлические кружева и инкрустации этих кружев в металлические предметы.

ЭТО ТВОЯ ПЕРВАЯ ОТДЕЛЬНАЯ МАСТЕРСКАЯ? НАСКОЛЬКО ОТДЕЛЬНОЕ РАБОЧЕЕ МЕСТО ВЛИЯЕТ НА ТВОЮ ХУДОЖЕСТВЕННУЮ ПРАКТИКУ?

Это моя первая мастерская в жизни. Все проекты, которые я делал до этого, в основном были сделаны в квартирах. Последний год я работал в квартире, где было буквально 15-20 квадратных метров. И вот три больших проекта я сделал именно там, что было сложно, потому что я жил в той же комнате, где работал, — приходилось учиться переключаться между работой и отдыхом. В конце концов все превратилось в рутину, где нет момента, когда можно выйти из квартиры, пройти по улице и зайти в мастерскую. Отсутствует ритуальность, и приходится самому придумывать эти ритуалы.

Для меня работа здесь — это отличная возможность попробовать создавать предметы, потому что был какой-то внутренний запрос на это. И еще хорошо, что здесь можно собрать свои работы вокруг себя, посмотреть на них в целом, понять, как ты развиваешься, и подумать, куда двигаться дальше. Честно говоря, сейчас у меня много внутренних диалогов с собой: что я делаю, что бы я хотел делать.

ТЫ УЖЕ УПОМЯНУЛ КРУЖЕВОПЛЕТЕНИЕ, И ОНО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗАНИМАЕТ ОСОБОЕ МЕСТО В ТВОЕМ ИСКУССТВЕ. КАК ТЫ ПРИШЕЛ К ЭТОМУ МЕДИУМУ И ПОЧЕМУ ВЫБРАЛ ИМЕННО ЕГО?

Мне нравится ремесленный подход в том плане, что я могу медитативно повторять одно и то же действие. Для большинства это достаточно сложно.

Свой первый художественный проект я делал из ковров. На книжном фестивале мне попалась книга про безворсовое ковроткачество, и я стал ткать ковры. В этом проекте были также кружева. Я собирал его два года и в то время еще работал в театре кукол. Но ковер — это достаточно монументальная вещь, прямоугольная, и я не мог делать те формы, тот визуал, который хотел бы. Мне это поднадоело,я решил остаться в текстиле, но выбрать тот, который дает больше свободы в выражении формы.

Я подумал, что техника коклюшечного кружева подходит под мой запрос. Это моя тема — так же долго, сложно и скрупулезно, но с возможностью выйти за рамки прямоугольника. Я видел в этом развитие для себя как художника. Купил коклюшки у женщины на Авито и просто начал это делать.

КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ, СТАЛ ЛИ ТЕКСТИЛЬ ПОПУЛЯРНЕЕ В СОВРЕМЕННОМ ИСКУССТВЕ? ЗАМЕЧАЕШЬ ЛИ ТЫ ЭТУ ТЕНДЕНЦИЮ, ВОЗРАСТАЮЩИЙ ИНТЕРЕС?

Мне кажется, в этом году не то чтобы бум в плане подхода художников к текстилю, но как будто начали выставлять больше работ в этом направлении. Появилась первая текстильная биеннале в «ГРАУНД Солянке», прошла выставка «Нити» в Ruarts, выставка текстиля в Фонде «Екатерина». С чем это связано? Не знаю.

ОТ НЕКОТОРЫХ КОЛЛЕКЦИОНЕРОВ СЛЫШАЛА, ЧТО ТЕКСТИЛЬ ПРОСТО ЛЕГЧЕ ПОДДАЕТСЯ ТРАНСПОРТИРОВКЕ. ПОЛОЖИЛ ЕГО В ЧЕМОДАН СРЕДИ ОДЕЖДЫ — И СПОКОЙНО ВЕЗЕШЬ. С ХОЛСТАМИ, НАПРИМЕР, ВСЕ СЛОЖНЕЕ.

Это, кстати, хорошая мысль. Ковры как раз решают эту проблему: можно их скрутить и взять с собой, это действительно очень удобно. Возможно, текстиль в этом плане дает больше свободы, особенно когда речь идет о перемещении. Я раньше говорил, что могу свои кружева сложить в спичечный коробок — просто с ними переехать и сделать выставку где угодно. Но, к сожалению, так не получится, с ними так обращаться не стоит.

В ТВОИХ РАБОТАХ ЧАСТО ВСТРЕЧАЮТСЯ ОТСЫЛКИ К СКАЗКАМ, МИФАМ И СКАЗОЧНЫМ ПЕРСОНАЖАМ. КАКАЯ ТВОЯ ЛЮБИМАЯ СКАЗКА, МИФ ИЛИ ПЕРСОНАЖ?

Сейчас внутри происходят такие процессы, когда я сам себе задаю вопросы, насколько это важно для меня.

Думаю, что это просто логично развивалось: сначала я стал заниматься кружевами, потом понял, что кружево — это интересная фактура, которую можно переносить в текстуру и отпечатывать на бумаге. После этого я перешел к графике, где у меня начали появляться пейзажи. И на их фоне я подумал, что не хватает героя. Так начали появляться персонажи, которые стали населять эти миры.

Затем я делал проект «Я думаю, эта любовь продлится вечность», который начался в Красноярске. Я привез туда легенду, которую мне рассказывали в детстве, когда я поехал на Байкал. Сказка стала основой этой истории, и так появились готовые персонажи, которых я просто должен был показать. В Красноярске я показал Енисея, потом начал делать Ангару — реки, между которыми образовалась любовь. Придумал персонажа по имени Кольцемер, антигероя, который мешает героям обрести эту любовь. И все это как-то само собой развивалось, выстраивалось в гармоничную художественную практику.

Находясь в мастерских «Гаража», я посмотрел на все, что случилось, и понял, что мне не очень нравится, когда мне говорят, что я работаю с фольклором или чем-то подобным. Для меня это просто логичный процесс, который развивался сам по себе. Проект, над которым я работаю сейчас, не включает в себя фольклорную тематику, там совсем другие высказывания. Так что, отвечая на вопрос, я бы сказал, что фольклор для меня не так важен. Это было важно в тот момент жизни, но это не основа моего подхода к работе.

Из персонажей, близких мне в контексте фольклора, наверное, назову Деда Мороза, особенно сейчас, когда новогоднее настроение уже витает в воздухе. На ВДНХ уже стоят елки! Дед Мороз мне нравился, когда я работал в Театре кукол. Это было самое приятное время — когда ставили новогодний спектакль, приходили дети, и выходил Дед Мороз, создавая такой эффект, когда все смотрят на него с восторгом, а он — такой величественный и немного давящий!