«Маленький мир внутри нашего двухэтажного здания»: спецпроект с мастерскими Музея современного искусства «Гараж». Часть 2

Даша Лихая

НАД ЧЕМ ТЫ РАБОТАЕШЬ В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА»?

Я работаю над фильмом, имеющим гибридную форму. Использую, с одной стороны, найденные кассеты — на них архивные съемки поездок на Чёрное море в начале нулевых. С другой — в конце сентября в Москве буду снимать игровую линию для фильма.

ТО ЕСТЬ РЕЗУЛЬТАТОМ ТВОЕГО ПРЕБЫВАНИЯ ЗДЕСЬ БУДЕТ ФИЛЬМ, ПРАВИЛЬНО? РАССКАЖИ О НЕМ.

Да, будет фильм. Важно, что большая его часть — это оцифрованные любительские VHS-кассеты. Я много всего отсмотрела и нашла, как мне кажется, удивительные по своей силе кадры. Этот архивный материал я пересоберу в фильм с определенной игровой структурой.

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО МАСТЕРСКОЙ? НАСКОЛЬКО ОНО ВАЖНО ДЛЯ ТЕБЯ КАК ДЛЯ ХУДОЖНИЦЫ?

Пространство мастерской действует на меня как некая смена ритма: до этого я жила в Ленобласти и в Петербурге, к ритму жизни которых привыкла. Сейчас у меня появилась возможность на неопределенное время приехать в Москву, каждый день здесь ходить по новым дорогам и видеть что-то новое. Москва очень большая, это ее удивительная особенность. Я все шучу, что здесь большое небо, больше, чем в других городах, где я была. Наверное, такая смена ритма — отличная возможность и ценность.

И конечно, это другой, деликатный опыт жизни с людьми. Мы влияем друг на друга. Все ребята разные: с кем-то я чувствую сильную внутреннюю близость, а с кем-то, наоборот, сопротивление. Получается маленький мир внутри нашего двухэтажного здания.

РАССКАЖИ, КАК ИМЕННО В ТВОИХ РАБОТАХ СОЧЕТАЕТСЯ ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ? КАК ТЕБЕ, РЕЖИССЕРУ И ХУДОЖНИЦЕ, УДАЁТСЯ БАЛАНСИРОВАТЬ НА ДВУХ БУДТО ПРОТИВОПОЛОЖНЫХ ПОЛЯХ?

Не вижу большой разницы между игровым и неигровым кино. Обычно я беру документальный материал и пересобираю в новый мир. Так устроено любое документальное кино: из одного и того же материала можно сделать фильм как о ненависти, так и о любви.

Игровую линию я ввожу как некоторую провокацию, влияющую на документальное поле. Мне нравится сравнение с броском камня в воду — пойдут круги. Так игровая линия ненасильственно влияет на документальный материал, позволяя ему иначе раскрыться.

МНЕ ПОНРАВИЛАСЬ ТВОЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ С КРУГАМИ НА ВОДЕ ОТ КАМНЯ. А ЕСТЬ ЛИ У ТЕБЯ ПРОЕКТ МЕЧТЫ? МОЖЕТ БЫТЬ, ПОЛНЫЙ МЕТР?

В мастерских я над полным метром и работаю, но это сложно. Кажется, что эта задача больше, чем я, но только туда и нужно идти.

МОЖЕШЬ ЛИ ТЫ ПОДЕЛИТЬСЯ КНИГОЙ, ФИЛЬМОМ, ВЫСТАВКОЙ ИЛИ, МОЖЕТ БЫТЬ, РАБОТОЙ ДРУГОГО ХУДОЖНИКА ИЛИ ХУДОЖНИЦЫ — ЧЕМ-ТО, ЧТО ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ТЕБЯ СИЛЬНО ВПЕЧАТЛИЛО?

Я люблю находить и смотреть в интернете любительские альбомы, просто фотографии. Помнишь, был такой сайт Flickr, куда люди выкладывали снимки? Оказывается, им до сих пор пользуются. Случайно нашла аккаунт мужчины, у которого выложено 32 тысячи фотографий. Он каждый день что-то фотографирует и выкладывает, не являясь при этом профессиональным фотографом или художником. На меня его взгляд и содержание фотосерий — не сам объем, хотя и он внушительный — произвели огромное впечатление. Из последнего — поход этого мужчины на грибную ярмарку, где он сделал более 300 фотографий. Все грибы сняты с одинаковой композицией, но на одном из снимков появляется его рука, рука фотографа и человека. Она касается гриба и делает его чуть более живым. Среди всех одинаковых снимков рука стала событием, задала новую форму.

А еще мне нравится на ВДНХ смотреть в окно, потому что мастерские расположены рядом с Дворцом бракосочетаний. И тут постоянно проходят свадьбы, что кажется интереснее и сильнее, чем фильмы, которые я видела.

Валентина Андреева

НАД ЧЕМ ТЫ РАБОТАЕШЬ В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА»?

В мастерских у меня находятся работы, которыми я занимаюсь в «Сводах» в «ГЭС-2». Случилось такое совпадение: я одновременно прохожу и резиденцию в «Гараже», и программу ColLab в «Сводах». Сейчас работаю над шелковыми полотнами, на которые переношу маленькую графику в виде большой вышивки.

Параллельно работаю над другим проектом — звуковой инсталляцией. Специалисты «Сводов» помогают мне, так как из-за проблем со слухом я не могу обрабатывать звук сама. Это самое интересное, кстати: я не могу в точности услышать результат, но у меня есть представление, какой звуковой образ хочу получить. И в аудиостудии «Сводов» мне очень помогают: да, они не могут залезть ко мне в голову и понять, что именно мне нужно, но мы опираемся на мое описание желаемого образа, метафоры и сравнения. Мы вместе пытаемся прийти к этому образу, а для этого мне требуется помощь и фидбэк от окружающих.

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО МАСТЕРСКОЙ? НАСКОЛЬКО ОНО ВАЖНО ДЛЯ ТЕБЯ КАК ДЛЯ ХУДОЖНИЦЫ?

Наличие мастерской для меня не просто важно, а архиважно. Помимо своего личного пространства для работы, это место большой заботы и теплого комьюнити. Кристина и Саша — куратор и менеджер программы резиденций — заботятся о нас. Я отправлялась в резиденцию без каких-либо ожиданий, понимая, что это будет новый опыт. А приехав, была тронута, насколько все оказались тактичными со мной, несмотря на мою сильную потерю слуха, из-за которой я не могу полноценно взаимодействовать.

Иногда я выпадаю из групповых разговоров или даже из разговоров наедине: могу что-то не понять. В мастерских же все со мной общаются корректно. Думаю, дело не только в том, что каждый из резидентов хороший человек, но и в том, что мы оказались в пространстве, где взаимопомощь культивируется. У меня сложилось впечатление, что стены здесь пропитаны творчеством, дружелюбием и чуткостью.

ЕСЛИ ВЕРНУТЬСЯ К ТВОЕЙ ПРАКТИКЕ, МОЖЕШЬ ЛИ РАССКАЗАТЬ, ПОЧЕМУ ГЛАВНЫМ МАТЕРИАЛОМ ДЛЯ ТВОИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ СТАЛ ШЕЛК?

Шелк невероятно чувствителен к прикосновениям. Если подержать его какое-то время в руках, то он вернет вам тепло ваших рук. Шелк, как живой, отвечает на прикосновение. Но в то же время он капризный и очень тонкий. Для меня важно, что шелк такой несовершенный, неидеальный, но живой материал, и это можно почувствовать или увидеть, соприкасаясь с ним.

Другая линия, что привела меня к шелку, — личный опыт. В возрасте двух с половиной лет я потеряла слух, а до этого, по словам родителей, он был идеальным. Это время я не помню, но веду мини-проект, связанный с фотографиями и архивами того времени. После потери слуха, когда еще была надежда, что процесс обратим, родные даже летом надевали мне на голову платочек, потому что «ушки надо беречь». Как и все дети, я ненавидела, когда приходилось что-то надевать на голову, и единственным, что я спокойно переносила, был именно шелковый платочек. Материал успокаивал меня и был комфортен.

КАКАЯ ИНТЕРЕСНАЯ СВЯЗЬ, ЧУТКАЯ И НЕЖНАЯ. А КАК ТЕБЕ КАЖЕТСЯ, КАК ПРЕДСТАВЛЕНА ТЕМА ИНКЛЮЗИИ НА РОССИЙСКОЙ АРТ-СЦЕНЕ?

Когда мы говорим про тему инклюзии, то сразу будто подразумеваем нечто вроде социальной рекламы. Как сильно эта тема освещена в искусстве? Такая постановка вопроса мне кажется не совсем корректной, ведь об инклюзии можно говорить и через другие темы. Я говорю о своем личном опыте и своей уязвимости.

Мне импонирует опыт Кристин Сун Ким, ее работы со звуком с точки зрения художницы, которая потеряла слух. Если не ошибаюсь, она живет без слуха с рождения и тоже исследует свои взаимоотношения с обществом. Мне кажется важным, что разница в общении и опыте транслируется художниками. Есть вещи, о которых мы не задумываемся, не имея определенного опыта: люди, которые передвигаются самостоятельно, не понимают картины мира человека, использующего инвалидную коляску.

Я вдохновилась эссе Томаса Нагеля «Каково быть летучей мышью?». Никто из нас не может испытать этого. Когда думаю о своем опыте, то понимаю, что даже если все подробно перескажу, то это все равно несоразмерно моему опыту. Поэтому в личной истории важно находить соприкосновение с обществом через, например, знакомые всем случаи дискоммуникации.

МОЖЕШЬ ЛИ ТЫ ПОДЕЛИТЬСЯ КНИГОЙ, ФИЛЬМОМ, ВЫСТАВКОЙ ИЛИ, МОЖЕТ БЫТЬ, РАБОТОЙ ДРУГОГО ХУДОЖНИКА ИЛИ ХУДОЖНИЦЫ — ЧЕМ-ТО, ЧТО ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ТЕБЯ СИЛЬНО ВПЕЧАТЛИЛО?

Пока я жила в Москве, у меня был очень загруженный график: было сложно найти время для посещения выставок. Из последнего меня зацепила выставка «НИИ Филаретова» Елены Филаретовой: когда я там была, то прямо в выставочном зале музея проходил перфоманс художницы, во время которого она создавала небольшую работу. Мы разговорились, и я поделилась своим видением ее искусства, которое сильно пересекается с моим опытом. Ее картины о мире визуальных иллюзий, а я живу в мире слуховых иллюзий: часто могу что-то не услышать, но мой мозг это достраивает (и не всегда корректно). Так что после выставки у меня было ощущение соприкосновения с чем-то близким, будто встретила визуальную параллель со своим опытом. Когда мы делимся опытом с другими, это помогает увидеть и услышать новую точку зрения, а наше собственное восприятие обогащается.

Еще меня тронула работа Владимира Селезнёва «Метрополис» на выставке «Квадрат и пространство. От Малевича до ГЭС-2». Мне кажется, она перекликается с эссе Ролана Барта «Мудрость искусства. Сай Твомбли», только рассказывает визуально о том, как «занавес поднимается, мы смотрим, ждем, внимаем, понимаем; когда сцена завершается и картина исчезает, мы вспоминаем; мы уже не те, что раньше…». И мы вдруг осознаем, что уже совсем другие. В работе Владимира очень точно передано это ощущение.

Эльдар Ганеев

НАД ЧЕМ ВЫ РАБОТАЕТЕ В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА»?

Я работаю над достаточно комплексным и многоуровневым проектом, связанным с моими практиками последних лет. В основном мои практики сегодня связаны с таким понятием, как фронтир — я ищу пересечения искусства и неискусства, хотя можно сказать, что художники делали это всегда. Идут столетия, художники ищут фронтир, а он все время ускользает. Я занимаюсь в первую очередь художественными инсталляциями — получается, ищу пересечения инсталляции и театра, а точнее, изобразительного и исполнительского искусства.

Я иногда спрашиваю, например, у учеников или друзей, чем отличается инсталляция от перформанса. Подвожу своих собеседников к мысли, что отличий нет. Театр-инсталляция (кстати, существующее понятие) парадоксальным образом работает без актёра. О театре мы здесь говорим, поскольку инсталляции построены по законам и правилам этого вида искусства. Например, так можно рассматривать многие работы Ильи Кабакова. Похожий подход стремлюсь реализовать и я. Первая моя инсталляция будет на улице — ее будет видно людям, проходящим мимо.

ВЫ УПОМЯНУЛИ КАБАКОВА, А Я ХОТЕЛА СПРОСИТЬ ВАС...

Это гуру и один из моих любимых художников.

ВЫ НАМЕРЕННО ДЕЛАЕТЕ ОТСЫЛКИ К НЕМУ?

Я делаю отсылки не столько к Кабакову, сколько к самому феномену тотальной инсталляции, ростки которой Кабаков посадил очень давно. По-моему, все художники, создающие тотальные инсталляции, так или иначе ссылаются на Кабакова. Тотальная инсталляция — термин, по смыслу очень близкий к Gesamtkunstwerk — подразумевает историю, которая произошла однажды или произойдет в будущем.

ЧТО ДЛЯ ВАС ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО МАСТЕРСКОЙ? НАСКОЛЬКО ОНА ВАЖНА ДЛЯ ВАС КАК ДЛЯ ХУДОЖНИКА?

Мастерская играет для меня большую роль, так как я работаю с разными медиумами: могу рисовать, пилить доски, скручивать их шурупами, паять микросхемы. Здесь, в мастерской на ВДНХ, у меня сразу появляются новые идеи и виды деятельности. Я люблю работать в команде, но обычно как будто сам разветвляюсь на несколько человек, один из которых пилит доски и фанеру, другой их скручивает, третий паяет схему.

ДРУГИЕ РЕЗИДЕНТЫ ОТМЕЧАЛИ, ЧТО ПРОСТРАНСТВО МАСТЕРСКИХ НА ВДНХ СИЛЬНО ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ МОСКВЫ И ДРУГИХ МЕСТ, В КОТОРЫХ ИМ УДАВАЛОСЬ РАБОТАТЬ: МОЛ, ОНО ОСОБЕННОЕ.

Да, место интересное. У местного парка удивительная атмосфера, он как смысловой анклав, который когда-то упомянул Монастырский в эссе «ВДНХ — столица мира». Тогда это был анклав советской действительности, сегодня все изменилось, но некоторая аура осталась.

КАЖЕТСЯ, В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ В ВАШИХ РАБОТАХ ИРОНИЧНЫЙ ТОН СМЕНИЛСЯ СКОРЕЕ ПОДДЕРЖИВАЮЩИМ. ЗАМЕЧАЛИ ЛИ ВЫ ЭТИ ИЗМЕНЕНИЯ В ВАШЕЙ ПРАКТИКЕ?

Раньше мои работы всегда были наполнены иронией, я стремился выразить свои мысли через нее. Однако события, произошедшие в нашей стране, изменили мое восприятие, и я внезапно утратил желание иронизировать как прежде. Для меня это оказалось сложным: я всегда считал, что без иронии искусство что-то теряет. Если художник будет создавать работы на полном серьезе, без доли юмора или самоиронии, это уже будет что-то другое.

Галина Андреева

НАД ЧЕМ ТЫ РАБОТАЕШЬ В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА»?

В мастерских я работаю над двумя параллельными проектами. Первый и основной — моя работа с водорослями, бактериями и лишайниками, часть которой я показывала в «ГЭС-2» в рамках выставки про Ольгу Розанову. Сейчас я продолжаю эти эксперименты: сорта и виды бактерий меняются, они взаимодействуют с городскими материалами и городом в целом. Я пытаюсь настроить для них разную атмосферу и создать новые онтологии жизни, в которых бактерии пытаются захватить планету. Это мое личное предчувствие. В моей мастерской стоят аквариумы, параллельно я пишу музыку для этих онтологий.

Также работаю над своим кураторским проектом «Галерея Сборка» в ЦТИ «Фабрика». Собираю и пересобираю выставки на тему границ.

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО МАСТЕРСКОЙ? НАСКОЛЬКО ОНО ВАЖНО ДЛЯ ТЕБЯ КАК ДЛЯ ХУДОЖНИЦЫ?

Мне очень нужна была своя мастерская, раньше я делила пространство с кем-то или собирала свои большие инсталляции уже на площадке. Сейчас я достала всю свою практику из шкафов, достала все коробочки, все коллекции — все, чем занималась разрозненно. Проекты сложились в один пазл, что помогает в работе, делает ее осознаннее.

Еще мне нравится, что мастерские — это кластер, в котором есть другие художники. У меня появилось много новых друзей, мне сейчас комфортно. Например, когда я заболела, художницы Валя Андреева и Кристина Пашкова поливали мою траву и кормили бактерии, что очень приятно. Есть взаимопомощь, есть коллектив, говорящий на одном языке, — это круто.

ТЫ СЕЙЧАС УПОМЯНУЛА СВОИ ИНСТАЛЛЯЦИИ, И Я ХОЧУ СПРОСИТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ С НИМИ ПОСЛЕ ВЫСТАВОК? ГДЕ ТЫ ИХ ХРАНИШЬ, КАК СКЛАДЫВАЕТСЯ ИХ ДАЛЬНЕЙШАЯ ЖИЗНЬ?

Это печальная история. Каким-то образом всё хранится: что-то под честное слово берут друзья, что-то я храню на складе, а это дорого. Стараюсь заниматься ресайклом, потому что моя практика в целом связана с экологией и переиспользованием, ориентировна на уважительные отношенияе с природой. Например, для проекта «Галерея Сборка» использую стеллаж, который привезла из «ГЭС-2». У меня рука не поднялась его выбросить или сдать на металлолом, хотелось, чтобы им пользовались другие. Сейчас думаю, куда устроить его дальше. И так у меня со всем: мои аквариумы и инсталляции ищут постоянное место жительства. Хочется их переиспользовать или подарить, чтобы не выкидывать.

ТЫ ЧАСТО СОТРУДНИЧАЕШЬ СО ЗВУКОРЕЖИССЕРАМИ, МУЗЫКАНТАМИ, ВОЗМОЖНО, С ДРУГИМИ ХУДОЖНИКАМИ. КАК СПРАВЛЯЕШЬСЯ С ДЕЛЕГИРОВАНИЕМ, ЛЕГКО ЛИ ТЕБЕ ЭТО ДАЕТСЯ?

Мне сложно привыкать к людям, я делегирую задачи лишь тем, кому действительно доверяю. У меня не так много коллег, с которыми я коллаборирую, потому что это сложный процесс: разделить обязанности, подход… У меня есть коллега саунд-артист, с которым я сработалась. Еще есть сокуратор, я веду с ней проекты и доверяю как самой себе. А с остальными… То, что другие сделают плохо, мне приходится доделывать самой, чтобы работа получилась. Но без делегирования в современном искусстве никак: мы зависим не от медиума, а от идеи. Нельзя быть специалистом во всем, а значит, нужно коллаборировать, работать с другими специалистами. В этом есть свой кайф — сходишься с людьми, находишь новых друзей.

ЕСТЬ ЛИ У ТЕБЯ ПРОЕКТ МЕЧТЫ, КОТОРЫЙ ТЫ БЫ ХОТЕЛА ОСУЩЕСТВИТЬ В БУДУЩЕМ? МОЖЕТ БЫТЬ, ТОТАЛЬНАЯ ИНСТАЛЛЯЦИЯ?

У меня много таких проектов. Они все большие, ждут грантов и вложений. Все проекты в чертежах, поскольку по первому образованию я инженер: у меня всегда все рассчитано.

МОЖЕШЬ ЛИ ТЫ ПОДЕЛИТЬСЯ КНИГОЙ, ФИЛЬМОМ, ВЫСТАВКОЙ ИЛИ, МОЖЕТ БЫТЬ, РАБОТОЙ ДРУГОГО ХУДОЖНИКА ИЛИ ХУДОЖНИЦЫ — ЧЕМ-ТО, ЧТО ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ТЕБЯ СИЛЬНО ВПЕЧАТЛИЛО?

Мне очень нравятся инсталляции Ильи Кабакова. До работ, которые сейчас выставлены в «ГЭС-2» и Эрмитаже, я еще не дошла, но все, что уже видела, поражает.

Morley House: Динара Асадулина и Кристос Какурос

НАД ЧЕМ ВЫ РАБОТАЕТЕ В МАСТЕРСКИХ «ГАРАЖА»?

Динара Асадулина: Мы работаем над книгой. Это история о двух художниках, которые пытаются определить границы своих взаимоотношений, одновременно стараясь сохранить связь друг с другом. Мы начали этот проект в Нью-Йорке. Сегодня тема пандемии не первостепенна, но мы по-прежнему исследуем человеческие отношения. Студии «Гаража» служат для нас точкой сборки: здесь мы собираем всю книгу, поскольку у нас есть материалы из всех мест, где мы жили. Также мы фотографируем элементы, которые войдут в книгу, и завершаем текст. Основное, над чем мы сейчас работаем здесь, — этот проект, который включает книгу «UNTITLED» и выставку к ней.

Кристос Какурос: Кроме того, важно, что это будет первый раз, когда мы готовим и книгу, и выставку к ней одновременно — до этого мы работали либо отдельно с форматом книги художника, либо экспериментировали над тем, как текст работает в пространстве в формате инсталляции, перформанса и других медиумах. Так что это не просто книга как публикация, это часть набора различных объектов, таких как скульптуры, картины, рисунки. И книга ведет диалог со всеми этими объектами.

ЧТО ДЛЯ ВАС ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО МАСТЕРСКОЙ? НАСКОЛЬКО ОНА ВАЖНА ДЛЯ ВАС КАК ДЛЯ ХУДОЖНИКОВ?

Кристос Какурос: Это отличный вопрос, по крайней мере для меня. Динара — писательница, я же использую текст, но в визуальном ключе. Мне кажется, работа в студии — фундаментальный аспект нашей практики. Мы много чего перерабатываем, но не в привычном смысле, а в плане циклического использования вещей. Соединяем элементы, которые, как правило, не предназначены для совместного использования, и объединяем их с другими частями, чтобы создать новый набор работ. Мы не просто комбинируем, а курируем пространство и вещи в нем.

Например, бывают моменты в студии, когда мы фотографируем что-то, потом откладываем этот снимок или распечатываем его. Затем саму распечатку снова фотографируем и включаем в книгу, или она становится рисунком. Вот почему студийное пространство так важно для нас: потому что оно постоянно существует в настоящем моменте.

Динара Асадулина: Мастерская в «Гараже» очень большая — самая просторная из всех, что у нас когда-либо была. Обычно, когда мы работаем вместе, у нас есть отдельные студии и одно общее пространство, но на этот раз мы находимся в одном помещении. Это отражает концепцию книги, над которой мы работаем: мы в одном пространстве, но из-за его размеров между нами много «воздуха». Возникает вопрос: что делать с этим пространством между нами? Так что мы разместили наши столы по углам, оставив большое место в центре, которое намеренно оставляем пустым. Это интересное место для размышлений.

В СВОЕМ ARTIST-STATEMENT ВЫ УПОМЯНУЛИ, ЧТО ОБА ВЫРОСЛИ НА ГРАНИЦАХ КУЛЬТУР, СТРАН И ЯЗЫКОВ. КАК ЭТА ТЕМА ПРОЯВЛЯЕТСЯ В ВАШЕМ ИСКУССТВЕ?

Динара Асадулина: Мы с Кристосом с детства были окружены несколькими языками. Сталкивались с вопросами, которые сливались воедино и соприкасались. Как в таком случае все разделить или, наоборот, построить между разными мирами мосты? Над этими темами мы работаем на разных уровнях в нашей практике.

Думаю, это связано с тем, что у нас был разный опыт: мы жили в разных местах, сталкивались с разными культурами, идентичностями, социальными и поведенческими нормами. В результате ты начинаешь бросать вызов границам, что, мне кажется, важно. Ты становишься чем-то большим, многогранным. Это также отражает наш подход к работе, потому что если взять, например, художника XIX века, то он был очень локализован в одном городе, тесно связан с этой средой.

Наша новая книга «UNTITLED» — на нескольких языках: основной — английский, но также в ней много греческого, русского и немного татарского — это языки культур, которые нам понятны и близки с детства. Мы живем как бы «в этих языках» и исследуем мир через них.

ВЫ УПОМЯНУЛИ, ЧТО ВАША РАБОТА НАХОДИТСЯ НА ПЕРЕСЕЧЕНИИ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОГО ИСКУССТВА И ЛИТЕРАТУРЫ. СЕЙЧАС ВЫ ВРЕМЕННО РАБОТАЕТЕ В РОССИИ — СТРАНЕ, ГДЕ ЛИТЕРАТУРА И ТЕКСТ ИМЕЮТ ОГРОМНОЕ ЗНАЧЕНИЕ. ЧТО ВАС ВДОХНОВЛЯЕТ В ЭТОЙ ОБЛАСТИ? ИЛИ КАК ВЫ СЕБЯ ЗДЕСЬ ЧУВСТВУЕТЕ?

Кристос Какурос: Пребывание здесь стало для меня невероятным откровением в контексте работы с книгами. Мне кажется, что книги, изданные в Советском Союзе, имели огромную культурную ценность для страны. Я бы хотел исследовать это более глубоко — посещать магазины подержанных книг и находить определенные фрагменты. Использование цвета в те времена было потрясающим, хотя сам процесс печати явно был не из простых. Для меня это во многом связано с типографикой и наблюдением за тем, как используются буквы на улицах. Я не всегда понимаю, что именно там написано, но могу прочитать благодаря знанию греческого языка.

Динара Асадулина: Я много изучала искусство Тимура Новикова, потому что то, как он работает с холстом или пространством картины, похоже на работу с текстом. Для меня это в первую очередь текстура. Поэтому я не могу насытиться его произведениями. И конечно, слова футуристов и книги художников начала XX века — это нечто невероятное. Я бы хотела увидеть эти книги вживую, возможно, они есть в библиотеке «Гаража».

Я ПОНИМАЮ КРИСТОСА, ТАК КАК СЕЙЧАС ЖИВУ В ТБИЛИСИ И, КОГДА ВПЕРВЫЕ СЮДА ПЕРЕЕХАЛА, ТОЖЕ ИЗУЧАЛА МЕСТНЫЕ КНИГИ, ХОТЯ НЕ ПОНИМАЛА ГРУЗИНСКИЙ — МНЕ ПРОСТО НРАВИЛОСЬ, КАК ВЫГЛЯДИТ ПИСЬМЕННОСТЬ.

Кристос Какурос: Грузинский язык тоже очень древний. Я определенно понимаю, о чем ты говоришь: смотреть на что-то, не понимая смысла.

МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ ПОДЕЛИТЬСЯ КНИГОЙ, ФИЛЬМОМ, ВЫСТАВКОЙ ИЛИ, МОЖЕТ БЫТЬ, РАБОТОЙ ДРУГОГО ХУДОЖНИКА ИЛИ ХУДОЖНИЦЫ — ЧЕМ-ТО, ЧТО ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ВАС СИЛЬНО ВПЕЧАТЛИЛО?

Кристос Какурос: Есть один художник, чьи работы мы впервые увидели в Нью-Йорке. Его зовут Поуп Эл, и, как мне кажется, он невероятный художник, потому что его работы воспринимаются очень тактильно. Недавно он скончался, и мы посетили его последнюю выставку под названием "Hospital" в South London Gallery. Это была одна из лучших выставок, на которых я побывал, потому что она была очень простой, но при этом мощной.

И все выглядело сюрреалистично, потому что на выставке использовались многие элементы, связанные с больницей или смертью. Например, там все было покрыто бархатцами с их сильным запахом. Во многих культурах этот цветок является похоронным, его используют, когда кто-то умирает. Это была последняя история художника, он умер, когда монтаж выставки был завершен.

Динара Асадулина: Я бы порекомендовала книгу "Image Text Music" американской писательницы Кэтрин Тейлор. Она связана с темой пересечения текста и изображения, над которой мы работаем, и с тем, как эти элементы могут сочетаться. Мне особенно нравятся многочисленные отсылки, которые автор приводит; их так много, что чтение книги ощущается как исследование гипертекста. Ты продолжаешь открывать все больше и больше того, что было сделано в этой области.

Кристос Какурос: Что, как мне кажется, может понравиться людям, — это подкаст, относительно новый, который начал наш близкий друг Энтони Тино. Он называется "Into the Paint". Это подкаст художников о чувствах и подкаст о чувствах художников (на английском это звучит "artists’ podcast about feelings // feelings podcast about artists") — Энтони пытается показать художников с человеческой стороны. Вот такие три рекомендации от нас.